— А ты не заметила? Я вмешался. Тебя даже не успели разложить.
— Они меня унизили!
— Ты сама себя унизила своим поведением. Ты вела себя не как царица, выбирающая того, кого она одарит своим вниманием ночью, а как дешевая шлюха.
— Ты сам дешевый, козел, урод! — Прооравшись, она вытерла лицо и посмотрела на меня с любопытством. — А как вести себя царицей?
— Для начала надо обладать изрядной долей здравого смысла. А во-вторых, если хочешь быть царицей, займись своим образованием и воспитанием. Неужто думаешь, что настоящие повелительницы мужских сердец вываливают на всеобщее обозрение свои сиськи и другие достоинства?
— Ты просто грубое быдло! Откуда тебе знать такое о женщинах? Ты же мужик!
— Я очень хорошо знаю, как должна выглядеть и вести себя женщина, перед которой хочется преклонить колени. Перед тобой не то что колено — голову не склонишь. Зато хочется по заднице шлепнуть.
— Хам! Не смей!
— И — кстати! — ты так часто употребляешь слово «быдло», что сомнения в твоем происхождении улетучиваются. Люди истинно благородного происхождения никогда это слово даже не произносят. Разве что кого-то повторяя.
— Что ты можешь об этом знать?! — И на меня накинулись с кулаками.
Если бы мы не прибыли наконец в особняк Прахима, девчонка определенно успела бы меня потрепать. Ее жажда смертоубийства уже вышла за пределы просто слов или угроз и перешла на стадию «царапаться и кусаться». Из экипажа я вытащил свою подопечную не с первого раза и силой, едва умудряясь отбиваться от ощеренных ногтями рук. Поставил на ноги, встряхнул. Управляющий домом — добродушный лохматый старик по имени Адвир — бежал к нам через двор, всплескивая руками.
— Что с госпожой, что случилось?!
— Иди к черту, старый дурак! — отмахнулась Кариншия, не переставая сверлить меня разъяренным взглядом. — Не твое дело.
Я поморщился. Грубости девчонки в адрес всех окружающих уже начинали раздражать.
— Извести господина Прахима, что на его дочь напали, — вежливо попросил старика. — Госпожа не в себе, так что неплохо бы отвести ее в дом и привести в порядок.
— Я?! Не в себе?!! Да ты сам! — И она снова попыталась на меня кинуться. Но здесь, на просторе вне экипажа, я уже был далеко не беззащитен, даже перед девчонкой, которой ни в коем случае нельзя было поставить ни синяка. Подхватил ее на руки и поднял над землей так, чтоб только барахтаться могла.
— Ну вот, видишь. Есть в доме служанки покрепче? Чтоб с ней справились?
— Да… я… тебя!
— Пусть господин Серт идет за мной. — И старик засеменил к дому. Со мной он всегда был подчеркнуто любезен — не знаю, сыграла ли тут роль моя собственная вежливость, или скорее мои награды и послужной список.
Кариншию я сгрузил только в ее покоях, сдал с рук на руки няньке, даме настолько корпусной и мощной, что с нею девчонке было не совладать даже в крайней степени ярости. Нянька настойчиво выставила за дверь меня и управляющего, после чего последний повел меня на кухню — приводить себя в порядок, перекусывать, словом, восстанавливать силы.
Прахим явился вскорости после нашего с Кариншией возвращения. Кое-что о происшествии он уже знал — я понял это по холодному бешенству, в котором купец пребывал. Только завидев выражение лица хозяина дома, его жена, мачеха Кариншии, поспешила спрятаться в свою комнату, видимо, чтоб не попадаться под горячую руку. Хмуря кустистые брови, работодатель потребовал от меня подробного отчета обо всем случившемся. Я начал рассказывать, еще не до конца уверенный, что гнев Прахима обрушится на кого-то другого, не на меня.
Работодатель слушал очень внимательно, задал лишь пару вопросов, и по его взгляду я понял, что проблемы будут не у меня. На дочь он обрушился, едва только увидел ее, наплевав на присутствие рядом посторонних ушей: меня, управляющего, няньки и еще пары служанок.
— Неописуемо! Запредельно! — кричал он, и Кариншия, сперва попытавшаяся спорить с ним в громкости и умении быстро излагать свои претензии, стушевалась. — Что я вижу, вырастив дочь?! Моя дочь ведет себя как последняя развратница! Я молчал, когда ты начала заводить знакомства с мужчинами, шляться по заведениям, где уважающей себя женщине делать нечего, понимая, что после гибели твоей матери некому толком за тобой присмотреть! Но теперь ты опозорила нашу семью на все три столицы! Все — все! — знают о том, что моя дочь заявилась голая в мужской клуб и заигрывала там со всеми мужчинами!
— Да они на меня напали! Они, а не я!
— То, что ты дура, тебе простительно, как любой женщине! Но быть настолько развратной — неописуемо! Непостижимо! Твоя матушка была женщиной благородной, достойной — откуда это только взялось?! Клянусь своим кругом — ты никогда больше не переступишь порога ни одного из увеселительных заведений! И выходить за ворота будешь лишь в сопровождении Серта.
— Да он меня не защищал даже!..
— Молчать, дрянь! Позорница! Гулящая девка! — Лицо у Прахима побагровело, и Кариншия притихла, видимо, осознав, что дело зашло далеко. — Я приучу тебя повиноваться! Ты заслужила сотню ударов кнутом за свое поведение! Либо повинуешься — либо отправишься в монастырь. И я немедленно найду тебе мужа. Не поскуплюсь на приданое, будет нужно — так половину своего достояния отдам тому из мужчин, который возьмется тебя обуздать. А тебе, Серт, отныне даю право отволакивать мою дочь домой всякий раз, как она вознамерится совершить недостойный или глупый поступок. Бери. — Мне в руку был раздраженно сунут увесистый мешочек. — Твои заслуги я признаю. Два дня можешь отдыхать — моя дочь все равно не переступит порог моего дома.
— Но послезавтра день рождения у Джасвиндры! — возмутилась девчонка, позабыв, что отца в таком состоянии надо бояться. — Я пойду!
— Клянусь кругом, ты никуда не пойдешь, — зло прозвучало в ответ. — Адвир, мой хлыст!
Старик, вздыхая, поспешил в соседнюю комнату и потянул меня за рукав. А за спиной звучал визг Кариншии:
— Ладно-ладно, не пойду, не надо!..
— Хватит! Молчи! Ты свое заслужила!
— Пусть господин телохранитель отправляется домой, — сообщил мне Адвир. — Хозяин будет бушевать весь вечер, лучше, если расправу не увидит никто из сторонних. Я сейчас и служанок всех отошлю, чтоб потом языками не чесали где попало. И чтоб, дурехи, потом от хозяина не получили свое.
— Это понятно. Я-то молчать умею, не волнуйся.
— За господина телохранителя нисколько не волнуюсь, мужчина всегда умеет молчать. Два дня госпожа Кариншия точно из дома не выйдет, если уж хозяин так сказал. На третий день наведайся на всякий случай, но, думаю, молодая госпожа дома с неделю посидит. Самое малое.
Поблагодарив старика, я вывел из конюшни своего коня и направился домой. Удивил Моресну — она ждала меня намного позже, — но, заметив в ее глазах искорку удовольствия, порадовался лишний раз, что у нас с ней все хорошо. И только умывшись, переодевшись в свежее, прошел на кухню и выложил на стол мешочек, который вручил мне Прахим. Распустил тесемки. Внутри лежала хорошая горсть полулун. Больше, чем я уже получил от работодателя за месяц работы.
