И нервно передёрнула плечами. Впрочем, может быть, это было не нервное движение, а просто женщина замёрзла. Должно быть, Фредел подумал о том же, потому что подошёл и накинул ей на плечи свою куртку. У него был вид побитой и вымокшей под ливнем собаки, и, вернув ему усталый взгляд, госпожа директор безмолвно пообещала коллеге прощение.
— Идите, ребята, отдыхайте, — произнесла она тоном, которого ученики от неё ни разу не слышали — матерински-мягкий, участливый и в то же время дружеский. Такой, который можно слышать от давнего-давнего приятеля — с ним уже многое пережили и давно вышли на уровень отношений, когда можно и похамить в шутку, и грубовато поострить, но никто не обидится.
— Да, бегите, пока есть возможность, — властно вмешалась госпожа Оринет. — Всё приобретает чересчур серьёзный оборот.
— Мы должны что-то решить с учениками…
— Но что? — со спокойствием философа произнёс Всеслав. — Сами посудите — мы же не можем просто выпинать ребят за ворота. Сомневаюсь я, что наши противники проявят средневековую куртуазность и не тронут никого из них. Куртуазность нынче не в моде.
— Мы не можем вынуждать школьников воевать! Тем более в такой ситуации.
— Вы отлично понимаете, госпожа директор, что одних только учителей не хватит на полную оборону школы, да ещё и все вспомогательные функции исполнять…
— Мы не можем привлекать к этому учеников!
— Зато мы отлично можем привлекаться сами, — хмуро заявил Фёдор.
Он так и стоял там, где его застало нападение, — то ли растерялся, то ли здраво рассудил, что путаться под ногами у людей, хотя бы смутно представляющих, что нужно делать, — только им мешать и всё усложнять. И теперь, когда госпожа Оринет велела всем идти по комнатам, он впервые ей не подчинился, остался на прежнем месте, внимательно слушая разговор учителей. Остальные тоже не рвались расходиться — от кого ещё можно узнать настоящее положение дел, как не от старших, которые всё это время избегали делиться новостями со своими подопечными.
— Дети мои, это всё-таки война. — Всеслав многозначительно потряс автоматом. — А не игра типа «Зарница», костюмированная магией.
— Ну и мы не понарошку жить хотим. Что вас удивляет?
— Вот если б ты на уроке так же умел подыскивать нужные слова, в отличниках бы ходил.
— Нельзя же уметь всё на свете… Короче, мы же понимаем, в каком мы все положении…
— Мальчикам, похоже, просто захотелось поиграть в войнушку, — проворчала Дина, но на её слова снова обратили мало внимания.
— Хочется, не хочется — у нас что тут, выбор есть?!
— Мы не можем заставлять воевать тех школьников, кто не желает принимать в этом участие. Не можем и не имеем нрава, — возразила госпожа Гвелледан, но довольно мягко.
— То есть, получается, они будут сидеть в безопасности за наш счёт? Ведь мы на одном корабле, в смысле в одном кольце, никуда не деться, и все должны участвовать!
— Мы никого не можем заставлять.
— Тогда пусть те, кому неохота принимать активное участие и воевать, выполняют подсобные функции, — предложила Мирним. — Их же тоже кто-то должен выполнять. Тяжело и нудно, зато к войне отношения не имеет.
— Я вижу, дети уже вполне всё решили за нас, — с усмешкой уронила Эрбелль.
— А мы в одной лодке, вам тоже придётся с нами считаться, — нахально заявила Искра. Прежде подобного тона в общении с учителями она не позволяла себе, и Илья даже вздрогнул от изумления. — И тем, кто разводит тут нюни про «не хочу и не буду» — тоже, — и свирепо оглянулась на Сергея.
— Повторяю ещё раз: мы никого не можем заставлять ничего делать. — Госпожа директор была настойчива, но очень терпелива. — И тут сыграет роль только добровольная готовность ребят помочь.
— Тогда получится, что сознательная часть ребят будет пахать за троих, а остальные — пользоваться результатами? — Болгарка быстро соображала. — Так без проблем, мы сами убедим остальных вкалывать.
— Убедим? — с подозрением уточнила госпожа Оринет.
— Ага. — Девушка с решительным видом сжала кулачки. — Вы только не вмешивайтесь, и всё.
— Вы как себе это представляете, сударыня? — Голос учительницы энергоразвития был холоден и суров. — Мы, учителя, будем спокойно взирать на ученический террор в своей среде и не вмешиваться? Вы с ума сошли?
— А что за позиция у вас? Сами не можете — и нам не даёте!
— Сударыня, возьмите себя в руки.
— Оринет, оставьте, — леди Уин Нуар улыбалась. — Девочка права.
— Права?!!
— Конечно. Нам надо самостоятельно решать эту проблему, а не взваливать её на учеников в той или иной форме. И она права, разумеется, в том, что в сложившейся ситуации позволить хотя бы части ребят ничего не делать мы не можем. И эта проблема будет решена без участия старост. Не волнуйтесь, Искра, и отправляйтесь отдыхать. Остальные тоже идите. Возможно, ночью будет ещё один налёт, и нам понадобится ваша помощь. Санджиф, Беджар, Илья… Идёмте.
Юноша изумился тому, как трудно шагать, но потом заметил, что его спутников тоже шатает, и немного успокоился. Ведь он, считай, так ничего и не сделал, а почему-то почва всё время норовит ускользнуть из-под ног. По лестнице он поднимался на ватных ногах, впервые за время учёбы придерживаясь за поручень. На этот момент ему уже почти не было зазорно тащиться, словно старичку.
— Присаживайтесь, — предложила госпожа Гвелледан и сама почти без сил рухнула в кресло. Несколько мгновений молчала, приходя в себя. — Простите, ребята… Сейчас…
— Мы понимаем, — ответил Санджиф. Он был бледен как мел.
— Санджиф, скажите, у вас есть способ прямой связи с отцом?
— В нынешних условиях… Нет, увы.
— А у вас, Беджар?
— Нет.
— Очень жаль. В таком случае будем ждать трое суток до того момента, когда мой собственный артефакт перезарядится. Тогда я буду просить вас, Санджиф, выйти на связь с вашим отцом и уточнить, когда именно он сможет подвести войска.
— А мне с моим когда связаться?
— Не будет необходимости. Думаю, лорд Даро без возражений согласится передать мою просьбу и вашему отцу, Беджар. Идите, господа, отдыхайте… Нет, Илья, останьтесь, мне надо с вами переговорить.
Он с облегчением опустился обратно в кресло, разве что только махнул Санджифу на прощание, мол, я скоро. Дикая усталость и омерзительная слабость быстро отступали, скоро зрение юноши прояснилось, обрело цветность, да и воспринимать происходящее стало легче. Петербуржец вдруг понял, что госпожа Гвелледан пристально смотрит на него, и этот взгляд вряд ли можно назвать выжидающим. Скорее оценивающий. Вопрошающий. Ждущий отклика.
— Илья, я хочу попросить вас больше никогда не лезть в первые ряды.
— Что? — Он ждал чего-то другого. Не знал, чего именно, но определённо другого, и поэтому растерялся.
