Ика дёрнулась, открыла глаза, увидела рыжего. Он стоял у
приоткрытого окна со стороны дяди Моти, держал в руке удостоверение.
— Да в чём дело, я не понимаю? — сердито спросил дядя Мотя.
— Грошев Матвей Александрович?
— Откуда вам известно моё имя?
Рыжий проигнорировал вопрос и сказал:
— У вас в машине находится Дроздова Ирина Павловна. Будьте
добры, выпустите её, пожалуйста.
— Так, минуточку, а на каком основании? — Голос дяди Моти
звучал совсем скверно. Вроде бы он говорил спокойно, но как-то слишком спокойно
и медленно. Протянул руку, взял удостоверение рыжего.
— Я должен забрать её на том основании, — спокойно и громко
объяснил рыжий, — что она является свидетельницей по делу об убийстве.
— Послушайте, старший лейтенант, вы, вообще, здоровы? Вы
соображаете, что делаете? Я помощник депутата Государственной думы, у меня
неприкосновенность, вы за это ответите.
— Ну я же не вас прошу выйти из машины. Отпустите
свидетельницу.
— Вы можете прислать ей повестку, — подала голос Тома, — вы
не имеете права забирать её здесь, прямо сейчас!
— Статья 294, воспрепятствование производству
предварительного расследования, лишение свободы на срок до двух лет, —
невозмутимо сообщил рыжий. — У вас, гражданка, тоже неприкосновенность?
Дядя Мотя вернул ему удостоверение. Ика заметила, что оттуда
торчит купюра, сто долларов.
«Возьмёт и уйдёт», — испугалась Ика и завопила во всё горло:
— З-заберите меня! С-скорее! П-пожалуйста! Они меня уб-бьют!
Получилось так громко, что услышали из двух соседних машин.
Какая-то девушка выскочила из «Тойоты», стоявшей рядом, подошла к рыжему,
спросила:
— Помощь нужна?
— Спасибо. Будете свидетельницей?
— С удовольствием, — кивнула девушка.
— Вот сейчас этот господин, Грошев Матвей Александрович,
попытался дать взятку должностному лицу, находящемуся при исполнении своих
служебных обязанностей, с целью воспрепятствовать оному лицу в оном исполнении.
— Рыжий раскрыл своё удостоверение и показал девушке купюру.
— Ладно, все, лейтенант, не хочешь, не бери. — Дядя Мотя
опустил стекло до конца, протянул руку, ловко цапнул свою сотню и спрятал её в
карман.
— Только что Дроздова Ирина Павловна заявила, что не желает
оставаться в вашей машине и опасается за свою жизнь, — продолжал рыжий с
издевательским спокойствием. — Таким образом, господин Грошев, получается уже
статья сто двадцать шестая, похищение человека. Тут уж никакая
неприкосновенность не поможет. Впрочем, может помочь примечание к данной статье.
Лицо, добровольно освободившее похищенного, освобождается от уголовной
ответственности, если в его действиях не содержится иного состава преступления.
— Слушай, ты что, весь кодекс наизусть знаешь? — хихикнула
девушка.
— Ага, — кивнул рыжий, посмотрел сквозь стекло на Ику,
улыбнулся и подмигнул.
Пробка медленно двинулась. Впереди стоящая машина поползла
вперёд, и Вова, сидевший за рулём, дёрнулся, как будто проснулся. «Вольво» тоже
двинулась.
— В-выпустите м-меня! — крикнула Ика и застучала кулаком в
стекло.
Рыжий забежал вперёд и встал перед «Вольво», сложил руки на
груди и улыбался, как будто позировал перед объективом фотоаппарата.
— Ладно, пусть катится! — выдавил сквозь зубы дядя Мотя.
Двери разблокировали. Ика вылезла. Рыжий поблагодарил
свидетельницу, крепко взял Ику за руку. Лавируя между машинами, они побежали
назад, остановились у старой «Волги».
— Ну что, очень было страшно? — спросил рыжего водитель,
смешной усатый дед с хвостиком. — Вон, я там местечко для неё расчистил.
Рыжий усадил Ику назад, сам сел вперёд, рядом с водителем.
Пробка опять замерла и долго ещё не двигалась.
Глава тридцать первая
После разговора с профессором Марк странно ослаб, все вдруг
стало безразлично. На заплетающихся ногах он добрёл до палаты и рухнул в койку.
У него болела голова. Самое скверное, что он толком не мог вспомнить, о чём они
говорили. Голос профессора стоял в ушах монотонным гулом, уиу-уиу-уиу, как
будто электропилой медленно распиливали череп.
— Он меня гипнотизировал! — Марк мучительно сморщился. — Вот
сволочь! Я же мог ему чёрт знает что рассказать.
Это показалось ему жутким, немыслимым унижением. Получается,
какой-то учёный хмырь может вот так, запросто, одним только голосом и взглядом,
сделать из тебя послушную марионетку и вывернуть тебя наизнанку, вытянуть любую
информацию.
Марк пытался успокоиться, вспомнить разговор с профессором,
но не мог. Все сливалось в это проклятое уиу-уиу. Единственный способ выяснить
хоть что-то — поговорить с фрау доктор.
Одолевая головокружение и ватную слабость, он встал с койки,
поплёлся в коридор и опустился на первую банкетку, рядом с жирным бабообразным
новеньким, который ночью устраивал газовую атаку. Новенький жадно жевал булку.
Крошки прилипали к подбородку, сыпались на гигантские ляжки, обтянутые
трикотажными штанами.
— Чтоб ты лопнул, толстая скотина, — пробормотал Марк.
— Ы-ы, — ощерился жирный и спрятал булку за спину, — сам
дурак.
— Сдохнешь здесь, вонючка, и твои мама с папой будут только
рады. — Марк вложил в слова всю злобу, которая скопилась у него за последние
дни, и сразу как будто полегчало, даже головная боль утихла.
— Ы-ы… — Губы дебила в слюнях и крошках растянулись, все его
лицо зашевелилось, сморщилось. — Ы-ы!
Мимо прошла сестра.
— В чём дело? — она взглянула сначала на дебила, потом на
Марка.
Дебил плакал в голос, размазывал слезы и сопли, показывал на
Марка, причём не рукой, а подбородком, выдвигая вперёд нижнюю челюсть, как ящик
комода.
— Мне плохо, — пожаловался Марк, — позовите доктора.
— Тебе? — Сестра прищурилась и поджала губы. — С тобой как
раз все в порядке. Вот ему плохо, да. — Она ласково, без всякой брезгливости,
посмотрела на дебила, погладила его по лысой голове. — Костик, он что, обидел
тебя? Почему ты плачешь?
— Обы-ыдил, Косыка обы-ыдил, — промямлило жирное животное.
— Ну, пойдём, миленький, пойдём, умоемся, плакать не будем.
