Через тридцать пять лет старый бизнесмен Зацепа совершенно
неожиданно стал гастрономическим синьором Николо, итальянским профессором,
богатым, наивным, добрым, щедрым, и желал только одного: оставаться в этой
сладкой роли как можно дольше.
— Коля, наконец-то! Я уже волнуюсь! — Зоя Федоровна выплыла
из глубины полутёмного зала, клюнула в его щеку. — Ужас, какой колючий.
Оказывается, он успел доехать, припарковаться, войти в кафе.
Все это он проделал безотчётно и спокойно, как сомнамбула.
— Коля, ты голоден? Будешь кофе? Официант! Хотя нет, кофе мы
выпьем потом, я уже расплатилась, пойдём, пойдём скорее, я так устала ждать!
Это совсем рядом, соседняя дверь.
* * *
Борис Александрович вёл урок на автопилоте. Он плохо
соображал, о чём рассказывает, кого вызывает к доске. Взгляд его был прикован к
пустому стулу за четвёртой партой у окна.
Постоянная соседка Жени, полная некрасивая девочка, смотрела
на него слишком пристально. Он знал, что они дружат, во всяком случае, в школе
Женя больше всего общалась с ней, с Кариной Аванесовой.
«Неужели успела нашептать, пустить слушок, так, кажется, она
выразилась?»
Он говорил о прозе Пушкина, о «Капитанской дочке». Он
рассказывал о прототипе Швабрина, подпоручике 2-го гренадерского полка Михаиле
Александровиче Швановиче.
— Шванович, потомственный офицер, крестник императрицы
Елизаветы Петровны, переметнулся на сторону Пугачёва. В ноябре 1773 года он
вместе другими офицерами и солдатами был захвачен в плен войском самозванца. Из
всех офицеров он единственный пал на колени перед Пугачёвым и обещал ему верно
служить. Его Пугачёв пощадил, остальных повесил. Шванович присягнул Пугачёву,
постригся в кружок, оделся по-мужицки и в течение нескольких месяцев состоял
при разбойничьем штабе переводчиком.
Собственный голос доносился издалека, как будто перед
восьмым классом стоял механический двойник Бориса Александровича, а сам он всё
ещё сидел на бульварной скамейке ледяным вечером.
Вы обознались, понятно? И не лезьте ко мне никогда! Старый
педофил!
Ни разу в жизни его никто так не оскорблял. Но и он никого
так не оскорблял. Если он действительно обознался, то его фраза «Женя, ты
снимаешься в детском порно» страшней пощёчины. Кто его тянул за язык? Нельзя
было так сразу, в лоб. Её ответная реакция вполне понятна и оправданна. Он это
заслужил.
— Из рукописей Пушкина видно, что замысел романа о Швановиче
возник ещё во время работы над «Дубровским». Написав две первые части
«Дубровского» и план третьей, Пушкин бросает роман. И тут же просит
предоставить ему доступ к следственному делу о Пугачёве. Пушкина всерьёз
занимает тема крестьянского бунта и дворянского предательства. Романтический
Дубровский становится предшественником циничного мерзавца Швабрина. В
«Дубровском» разбойничий путь героя, предательство законов сословной чести,
оправдывается обстоятельствами, облагораживается любовью. В «Капитанской дочке»
оправдания предательству нет. Мотив один — трусость. Даже любовь Швабрина к
Маше Мироновой отвратительна, цинична. Швабрин трус и подлец. Автор выносит ему
однозначный приговор. Швабрин ещё больший злодей, чем сам Пугачёв.
Класс молчал и слушал. Механический двойник работал
исправно. Никто не болтал, не зевал, не листал журналы под партой. Двадцать
пять пар глаз смотрели на старого учителя, не отрываясь. Так бывало всегда, за
многие годы Борис Александрович привык к тишине на своих уроках, перестал
замечать её, относился к напряжённому вниманию учеников, как к чему-то
нормальному, естественному. Но сейчас ему казалось, что они смотрят слишком
внимательно. Разглядывают его, а вовсе не слушают. Насмешка, презрение,
брезгливость. Вот что мерещилось ему в их глазах.
«Нет. Так невозможно. Я должен выяснить правду. Если я
ошибся и в компьютере была другая девочка, я должен извиниться перед Женей и
уйти на пенсию. Я не имею права работать с детьми. Но если это всё-таки она и
ошибки нет, я обязан ещё раз попытаться помочь ей. Поговорить уже не с ней, а с
её матерью».
— В первоначальных планах и набросках «Капитанской дочки» не
было ни Гринева, ни Маши Мироновой. Был Иванович, главный герой,
дворянин-предатель. По мнению некоторых исследователей, Пушкин ввёл всех
положительных персонажей исключительно по цензурным соображениям. Роман, где
главный герой — изменник, государственный преступник, был обречён на запрет. Но
если даже и есть в этой версии тень правды, мы должны благодарить царскую
цензуру за то, что в литературе нашей живут все эти замечательные люди. Маша
Миронова, Гринев, его родители, старый комендант и его жена. Наконец, Савельич.
Они ведь правда живут и помогают жить нам, как помогали поколениям русских
людей до нас. Своим благородством, чистотой, любовью они возвращают нас к
реальности, напоминают, что мы все ещё люди, а не виртуальные монстры.
Шарахнул звонок. Борис Александрович вздрогнул. Несколько
секунд класс продолжал сидеть неподвижно. На его открытых уроках такие вещи
вызывали у некоторых коллег жгучую зависть. Обычно дети вскакивают мгновенно,
шумят, выбегают из класса, словно все сорок пять минут урока только и ждали
этого счастливого момента.
— Как это вам удаётся? — пожимала плечами директриса. — Вы
их прямо будто заколдовали.
— Все, ребятки, урок окончен, домашнее задание на доске,
оценки за сочинения — в среду.
Он опустился на стул, вытер влажный лоб.
— Борис Александрович, Борис Александрович! — К его столу
шла, неуклюже переваливаясь, толстенькая Аванесова. Взгляд чёрных выпуклых глаз
казался испуганным.
— Да, Карина.
— Вы сочинения уже проверили?
— Не все. А что?
— Ой, правда? Не все? А Жени Качаловой тетрадку… — Она
запнулась и покраснела.
— Ну, Кариша, в чём дело? Продолжай.
— Понимаете, случайно так получилось, в общем, Женя болеет,
она передала мне тетрадь с сочинением, чтобы я сдала. Это было в четверг, а
вечером она мне позвонила, сказала, что тетрадка не та, она перепутала. И
просила, чтобы я поменяла. Вот, я принесла. Тут сочинение.
Карина положила на стол обычную тетрадку в линейку, сорок
восемь листов, на обложке игрушечные медвежата. «Тетрадь уч. 8 „А“ класса,
Качаловой Евгении».
— Вы, пожалуйста, Борис Александрович, вы отдайте мне ту,
другую. Они, понимаете, совершенно одинаковые. Женя просто перепутала. А я
забыла. Я должна была ещё в пятницу поменять, но вылетело из головы, а сейчас
нашла в сумке.
Когда Карина нервничала, у неё появлялся лёгкий армянский
акцент.
— Вы ту, другую тетрадь отдайте, пожалуйста, — повторила она
несколько раз, подрагивая длинными чёрными ресницами.
