— Градусник в аптечке в ванной или в тумбочке у кровати.
Посмотри, пожалуйста, прямо сейчас.
В трубке слышалось сердитое сопение, потом что-то грохнуло и
зашуршало.
— Катя, что случилось?
— Ничего. У вашей тумбочки ножка отломилась, и какие-то
бумаги попадали. О, это распечатка папиной статьи о ритуальных убийствах у
древних инков! Я давно хотела почитать, а он не разрешал. Вот, градусник нашла.
— Умница. Теперь измерь Андрюхе температуру. И пожалуйста,
не читай папину статью, если он не разрешил.
Опять сопение. Потом голос сына: «Катька, отстань, я сплю!»
После того, как Оля ушла из команды Гущенко, семья успела
привыкнуть к почти домашней маме. Доктор Филиппова стала получать в два раза
меньше денег, зато больше времени и сил могла отдавать семье. Работа
специалистов в команде оплачивалась вполне прилично, из каких-то специальных
фондов. Обычный врач в государственной клинике, пусть даже доктор наук,
получает копейки.
Муж не раз намекал ей, что за деньги, которые ей платят в
последние полтора года, она могла бы вообще сидеть дома. Сам он тоже получал
смехотворную зарплату, но подрабатывал консультациями, читал лекции по древней
истории и языческим религиям в частных вузах, иногда готовил абитуриентов. Он
уверял, что, если бы Оля сидела дома, он мог бы зарабатывать ещё больше,
поскольку был бы полностью освобождён от домашних хлопот.
— Мама, ты придёшь, наконец? — просипел в трубке голос сына.
— У меня горло болит, а Катька даже чаю не может сделать. Сует мне этот
градусник. Я и без градусника чувствую, что не меньше тридцати восьми.
— Андрюша, лежи спокойно и не злись. От этого будет только
хуже. Что ещё болит, кроме горла?
— Голова. И тело все ломит. Мам, приходи скорей, пожалуйста,
мне правда плохо.
— Мама, ну в чём дело? — трубку вырвала Катя. — Это связано
с тем, что сегодня утром по телевизору показывали? С трупом девочки, да? Тебе
звонил Дима Соловьёв? Ты опять будешь заниматься маньяками? Ты же обещала!
— Катюня, ты поставила ему градусник? — Оля старалась
говорить спокойно, но еле сдерживалась.
Так сложилось в её семье, вернее, она сама так все сложила,
что дети и муж считали её своей собственностью. Полтора года всем было удобно,
что мама сравнительно рано возвращается с работы, не так сильно устаёт, не
сидит ночами на кухне за компьютером. Сейчас ничего ещё не произошло, а Андрюха
уже заболел, и Катя злится, чуть не плачет.
— У меня съёмка на телевидении, — произнесла Оля самым
жёстким тоном, на какой была способна, — программа «Тайна следствия». Сегодня
съёмка, завтра эфир. Тебе, Катюня, придётся заварить для Андрюхи липу с
ромашкой, а для себя ты можешь пожарить картошки или возьми пельмени в
морозилке. Все, мне надо собираться. Позвони, пожалуйста, когда измеришь ему
температуру.
— Так я и знала! — выкрикнула Катя. — Между прочим, пельмени
кончились, а картошка вся проросла! И у меня, кажется, тоже температура. Голова
раскалывается и тело ломит!
— Есть макароны и гречка. Катя, успокойся сейчас же.
Прекрати. Убили ещё одну девочку. Ты понимаешь это или нет?
— Убийствами занимается милиция и прокуратура. При чём здесь
ты?
— Все, я сказала, успокойся.
— Это ты успокойся, мамочка! Ты нас вообще не любишь, ни
капельки!
В трубке послышались частые гудки. Оля захлопнула телефон.
Из окна ординаторской видны были ворота. Возле будки
охранника стоял синий «микрик» с эмблемой телеканала. Оставалось всего
пятнадцать минут, чтобы высушить волосы и одеться.
Глава пятнадцатая
— Я вспомнила про пустышку, — произнёс хриплый незнакомый
женский голос.
Соловьёв не сразу понял, кто говорит. Физкультурница Майя
была так возбуждена, что забыла представиться.
— Не знаю, насколько это важно, но я вспомнила. Пустышка
Никиткина. Никитка — сводный брат Жени. Ему четыре месяца. Женя его очень
любит… то есть любила. Иногда гуляла с ним. Положила соску в карман и с тех пор
таскала, все забывала отдать. Слушайте, может, я не вовремя? Вы сказали, если
что-нибудь вспомню, звонить в любое время.
— Да, спасибо. Как Нина?
— Напилась и спит. Я не знаю, хорошо это или плохо. У неё
были серьёзные проблемы с алкоголем, она лечилась два года назад. И до
последнего времени держалась.
— А сейчас сорвалась, — пробормотал Соловьёв и, прижимая
трубку к плечу, насыпал в чашку растворимый кофе, сахар.
— Сорвалась. Это вполне понятно. Не представляю, как она
будет жить дальше. Она ведь совершенно одна. Знаете, я догадываюсь, откуда у
Жени столько денег. Не хотела говорить, во-первых, при Нине, во-вторых, я тогда
ещё не до конца осознала, что девочки больше нет.
— Да. Я вас слушаю.
— Женя лет с двенадцати встречалась со взрослыми мужчинами.
И они платили ей.
— Откуда вам это известно? — Соловьёв чуть не расплескал
кофе, пока нёс чашку к столу.
— Неважно. Это к делу не относится. Но я знаю точно.
— И всё-таки, откуда? — спросил Соловьёв. — Поймите, то, что
вы сказали, — очень важно. Я должен знать, насколько достоверна эта информация.
Майя вдруг перешла на шёпот.
— Я сейчас, по телефону, не могу. Но информация точная.
Возможно, кто-то из них её и убил. А устроила это все Маринка.
— Кто, простите?
— Ну последняя жена Качалова. Вы её видели?
— Да.
— Значит, уже имели счастье. Она небось сокрушалась, жалела
Женечку. Учтите, все это гнусное лицемерие. Я не удивлюсь, если окажется, что
она напрямую причастна.
— К чему?
— К убийству, вот к чему! Женечка была для неё, как кость в
горле. Если кому и выгодно, чтобы девочки не стало, так только ей, этой
проклятой стерве! Ой, не могу больше говорить. Нина встала, идёт сюда. Учтите,
она ничего не знает!
— Подождите, Майя, вы завтра утром можете подъехать ко мне в
управление?
— Нет.
— Почему?
— Мне к восьми утра на работу. Я не могу опаздывать. Только
устроилась. У меня сейчас испытательный срок.
— Но у вас будет повестка, официальный документ.
Рядом пьяный голос простонал:
