– Диавольским попущением. Враг рода человеческого, как ведомо, вкладывает в уста слуг своих речи смысленные.
– Что далее?
– Пожаловался я Глебу. Князь поначалу посмеялся над бедой слуги божьего, но все ж кликнул Некраса и велел смока отдать. Животина для людей опасная, князь-де велит ее в хлеву закрыть, чтоб вреда не было.
«Вот оно как! – подумал Святослав. – Горыня другое сказывал. Глеб хоть и жаден, но не глуп».
– Что Некрас?
– Отказал князю! Сказал, что смок его, а над добром дружинника князь не властен. Коли смок вред сделает, то он, Некрас, за то и ответит.
– Прогнал его Глеб?
– Отпустил с миром.
– Спустил обиду?
– Любил его Глеб. Из всей дружины его Некрас – лучший. Понял я, что Глеб мне не способие, и проклял Некраса. От церкви отлучил.
– А Некрас?
– Сказал: человека от церкви отлучить можно, но нельзя – от Бога. Повернулся и ушел. В тот же день не стало его в Турове. А близ города разбойники объявились.
– Многих пограбили?
– Только меня. Год тот неурожайным выдался, смерды в холопы детей отдавали, чтоб с голоду не померли. С Божьей помощью собрал я уных и повелел отвести в Корсунь да в греки продать. У греков им было бы сытно, а епархии – прибыток.
«Жаба! – подумал Святослав. – Жирная и мерзкая ромейская жаба! Господь заповедал помогать ближним, а ты их – в рабы!»
– Некрас перенял слуг моих, кого побил, кого повязал, а холопов уных увел. Куда – по сю пору неведомо. Я пошел к Глебу жалиться, князь меня же и обругал. Сказал, что из-за меня потерял лучшего дружинника. Сказал, как объявится Некрас, будет просить его вернуться, а я свое проклятие сниму. А не послушаю, так будет в туровской епархии другой пастырь. Ты, княже, человек смысленный, богобоязненный, понимаешь, что нельзя так с владыкой! Но Господь наш велел прощать, и я Глеба простил. «Пусть, – думаю, – по нему будет». Только зря Глеб ждал доброго от слуги диавола. Через месяц объявился Некрас. Послал к нему Глеб сотника с дружинниками на беседу звать, а Некрас с разбойниками посек их насмерть.
– Напал на дружинников, братьев своих?
– Чего ждать от изгоя?
– Какой он изгой! Сам ушел!
– Но зло сотворил!
– Скажи мне, владыка, – сказал Святослав, привставая, – а есть ли у туровского епископа вои?
– Как не быть! – Дионисий погладил бороду. – Лихих людей по дорогам много, особу духовную стеречь надобно.
– Они холопов охраняли, как Некрас напал?
– Они.
– Не могло так выйти, что вои твои, затаив зло на Некраса, посекли дружинников, чтоб Некрас не помирился с князем?
– Что ты! Сами, без повеления?
– А коли повеление было?
Святослав смотрел на епископа в упор. Тот опустил глаза.
«Он! – понял князь. – Лиса ромейская! Гречины, подлый народ!»
– Никто не видел, как дружинников секли, – сказал Дионисий, – может, и не Некрас. Люди говорят, что он, а кто на самом деле – Господь ведает. Думаю, княже, тебе до этого дела нет. Глеб Туровский не родич тебе. Его дружинников побили, его и забота. Чтоб ты лихого не думал, Артемий расскажет, что далее было.
Монах за спиной Дионисия поклонился.
– Как дружинников посекли, послал меня владыка к Некрасу, усовестить богоотступника…
«С такой-то рожей увещевать?» – Святослав с сомнением глядел на монаха. Тот, будто не видя этого взгляда, продолжал ровно и монотонно:
– Нашел я становище отступников и стал говорить им о каре Божьей. Призывал повиниться и не чинить более зла добрым людям. Только Некрас, наущаемый диаволом, натравил на меня смока. Аспид прокусил мне руку, – Артемий поднял правую руку со скрюченными пальцами, – рвал лицо. – Артемий коснулся шрама на лице, – а богоотступники смеялись. Еле живой добрел я к Турову…
– Видишь, княже? – сказал Дионисий.
– Вижу! – Святослав встал. – И вот что скажу. Был бы тот Некрас моим дружинником и пришел бы ты на него жалиться, выпроводил бы, как Глеб Туровский.
– Нет, княже! – сощурился Дионисий. – Я еще не все поведал. Не так прост Некрас. Признали его купцы заезжие и мне поведали. Родом Некрас из Звенигорода земли Галицкой, в крещении звался Иваном. Чьих родителей – неведомо, но по духовной князя Петра Звенигородского стал его младшим сыном. Прогнал его Володько Галицкий из своих земель, после чего пошел Некрас в Курск, где служил князю Всеволоду. Слыхал о таком?
Святослав на мгновение онемел.
– Ты ошибся, владыка! – сказал погодя. – Того Некраса давно нет: зарезали половцы.
– То-то и беда, что не зарезали – я разузнал. Серебро взяли, чтоб убить, а сами продали ромеям. Некрас от них и сбежал…
«Бляди плоскорылые! – подумал Святослав. – Доберусь я до вас!»
– Не беда! – сказал вслух. – Кем бы ни был тот Некрас, а нет его более. Люди мои убили.
– Слыхал, княже, но не верю.
– Отчего?
– Люди твои не вернулись из Белгорода…
«И это знает!» – поразился Святослав.
– Коли не вернулись, то и рассказать некому. Может, убили, а может, и нет. Наверное знать надобно. Мне и тебе.
«Ромей!» – покачал головой князь, но спорить не стал. Прав епископ.
– Чего хочешь?
– Артемий мой Некраса в лицо ведает. Хочу в Белгород послать. Только Артемий в землях киевских не бывал, в путях несведущ, к тому же люд разный на путях встречается… Дай слуг сопроводить его до Белгорода и на обратном пути.
– Не побоится вновь безбожника встретить?
– Не побоюсь! – сказал монах. Голос его стал другим: звонким от ненависти.
– Что будет, как встретишь?
– На все воля Божья, – монах склонил голову.
– Быть посему! – сказал Святослав, вставая…
– Может, следовало о повелении Константинополя сказать? – спросил Артемий, когда они вышли от князя. Гостей сопровождали гридни, но Артемий говорил по-гречески.
– Если мертв Некрас, то без нужды. Возгордится князь, что басилевсу помог, награду потребует. Если жив Некрас, сообщим. Нам помощь нужна, – ответил епископ.
– Сам справлюсь! – озлился Артемий.
– Раз пробовал! – нахмурился Дионисий.
– Смок помешал…
– Если жив Некрас, то и смок жив. Не дерзи, раб! Делай, что велено! Смирна овца перед пастырем своим…
Артемий молча поклонился.
А Святослав позвал Горыню и передал ему разговор с гостями.
– Убил Жегало Некраса! И смока спалил! – возразил воевода. – Весь Белгород об том гудел.
