Подойдя к перекрестку у въезда в деревню, процессия грянула: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!" Трижды пропев Трисвятое, толпа зачастила: "Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно и во веки веков!" В следующий момент шедшие за женщинами с криками: "Бей его! Секи его! Руби его" набросились на дорогу у перекрестка, остервенело молотя землю своими рогачами и мотыгами. Я ощутил, как волосы на моей голове приподымаются…
Внезапно все прекратилось, те из процессии, что были с метлами, стали торопливо заметать следы буйства своих товарищей. Семеновна снова взялась за оглобли, и процессия двинулась дальше. Они прошли совсем близко с моим укрытием; из-за кустов я отчетливо видел их лица: отрешенные, закаменевшие, с вытаращенными глазами. Внезапно мне пришло в голову, что если кто-то из них сейчас заметит меня, то все набросятся на чужака и с такими же криками, как только что на дороге, будут бить и сечь, пока от любопытного не останется одно кровавое месиво…
Я невольно пригнулся и только слышал, как процессия стала медленно удаляться. Тонкие голоса, возносившие славу Богородице, постепенно затихали вдали, и я выпрямился в полный рост.
Тихий шорох внезапно раздался за моей спиной. Я торопливо оглянулся. Передо мной стоял некто в домотканом полукафтане, таких же шароварах и высоких сапогах. Лицо незнакомца скрывала тень от шапки, надвинутой по самые глаза. Свет луны падал на него сбоку, отбрасывая странную раздвоенную тень – будто лун на небе было две.
– Кто ты? Что тебе надобно? – торопливо спросил я, чувствуя, как холодеет внутри.
Вместо ответа он вдруг тихо зарычал и ступил ближе. Лунный свет смыл тень с его лица, четко вырисовав на нем каждую черточку.
– Пискижев! – в ужасе завопил я, отступая назад. Ветки куста уперлись мне в спину. Покойный колдун прыжками бросился ко мне, и я отчаянно отмахнулся тем, что держал в руках – бутылкой. Струя красного вина вылетела из горлышка и окатила его, будто кровью. Он зашипел и отпрянул…
7.
– А – а – а!..
Я вскочил и больно ударился головой о верхний полок. Сел обратно на мягкую шкуру, испуганно осмотрелся. Тусклый свет вливался через маленькое окошко бани, в мягких сумерках были видны скамья у стены и печь-каменка в углу. Я был один. И кричал только что тоже я.
Осторожно, чтобы не удариться снова, я встал. Нашел на полу свои туфли, обулся и вышел наружу. Солнца по-прежнему не было видно из-за туч, но день явно клонился к закату. Я бросил взгляд на часы – скоро стемнеет. Я проспал часов шесть.
Я ополоснул лицо под рукомойником во дворе, прогоняя остатки дремы и только что виденного кошмара. Это ж надо, конец девятнадцатого века, студент Императорского университета, колдун Пискижев… Приехал я в командировку. Скоро черти перед глазами будут прыгать…
Рядом с умывальником на крючке висело суровое льняное полотенце, старенькое, но чистое. Я утерся и пошел в дом.
Посреди горницы стоял накрытый стол, и все общество восседало за ним, ужиная. Увидев меня, Дуня вскочила и заулыбалась.
– Проснулся! А я уже хотела идти будить…
Она придвинула стул и поставила на стол передо мной тарелку с жидким прозрачным медом.
– Ешь!
Посреди стола на большом блюде возвышалась стопка блинов. Я взял верхний (он оказался горячим, еле в руках удержать), свернул в трубочку, обмакнул в мед, откусил. Мед был сладкий, но не приторный, и непривычно ароматный, блин – мягкий и сочный. Девичья рука сбоку поставила рядом кружку с молоком. Я отхлебнул. Молоко отдавало сладковатой свежестью – домашнее, только что от коровы. Все вместе – блин, мед и молоко, было необычайно вкусным. Я мгновенно расправился с первым блином, потянулся за следующим.
– Нравится?
Я поднял взгляд. Маргарита смотрела на меня, улыбаясь. Лицо ее раскраснелось, глаза блестели. Сейчас она поразительно походила на ту Риту, с которой я танцевал вчера вечером.
– Вкусно! Я с прошлой ночи ничего не ел.
– То-то Дуня переживала, – засмеялась Рита. – Как же он там, в бане, голодный? Бедненький…
– Да ну тебя! – обиженно сказала Дуня, присаживаясь обок с ней. – Пусть человек поест!
Сейчас, когда Рита и Дуня сидели рядом, я вдруг увидел, что они похожи. Не то, чтобы как сестры. Но обе почти одинакового роста, худенькие, с одинаковым разрезом глаз и овалом лица. Только от Риты исходило обаяние зрелой женщины, красота ее созрела и расцвела. Дуня рядом с ней казалась нераспустившимся бутоном. Я вдруг подумал, что через несколько лет ее смешные веснушки побледнеют, лицо округлится, а синие глаза на загорелом лице, осознав свою силу, будут сиять так же, как и у Риты. И тогда – смерть всем местным кавалерам!
Сообразив наконец, что слишком долго рассматриваю обеих девушек, от чего они стали переглядываться и хихикать, я торопливо схватил очередной блин и обмакнул его в мед…
Дуня еще дважды наливала мне меду из литровой банки, пока я не почувствовал, что желудок больше не выдержит – треснет. И с сожалением отодвинул тарелку.
– Чудный мед!
– Свежий, – довольно сказала Дуня. – Вчера только выгнали. Сама медогонку крутила! – похвасталась она и покраснела.
– Пока ты спал, мы о многом говорили, – прервала наступившую паузу Рита. – Я рассказала им все.
– Что именно?
– О том, что случилось с Татьяной Сергеевной, мной и тобой в башне, – вздохнула Рита. И я отчетливо увидел, что она преодолела себя после вчерашнего происшествия и стала прежней. – Они до сих пор не верят, что нам удалось уцелеть. Особенно, Георгий Андреевич.
Рита посмотрела в сторону, и я только сейчас заметил старика. Он сидел сбоку и внимательно смотрел на меня. Взгляд у него был пронзительный, но не тяжелый. Добрый взгляд.
– Первенец? – спросил он вдруг.
Видно, на моем лице отразилась недоумение, поэтому Дуня поспешила:
– Дедушка спрашивает: ты – первый ребенок своих родителей?
– Первый и последний. Единственный
Старик удовлетворенно кивнул, встал и вышел. Я проводил его удивленным взглядом.
– Существует поверье, что темные силы ничего не могут сделать первому ребенку в семье, – пояснила Дуня.
Я вдруг вспомнил, как сумасшедший бомж бился в невидимую стену между нами. Может они и правы. Но потом все-таки бомж меня достал…
– Ты тоже веришь этому? – спросил я Дуню. – Что именно первородство помогло?
– Не только оно, – тихо ответила она и опустила глаза.
– Я тоже первая у родителей и единственная у отца, так что бояться нам не приходится, – сказала Рита и предложила: – Давай, Дуня, покажем Акиму дом. Чтобы он ночью не перепутал комнаты и не забрался в чужую постель, – лукаво улыбнулась она, и я почувствовал, что краснею…
