Дом Георгия Андреевича, к моему удивлению, оказался большим и просторным. Зато мебель всюду была старой, чуть ли не полувековой давности, а на полу лежали домотканые половики. Во всех комнатах на стенах висели иконы, на шестке у печи – целые снопы сухих трав. От них пахло приятно и дурманяще. Я невольно вспомнил горький и ароматный отвар, которым меня напоили днем.
– Дедушка наш не только пасечник, но и знахарь, – гордо сказала Дуня. – К нему даже из других районов приезжают лечится.
Нигде в доме я не заметил телевизора, тем большим было мое удивление, когда в комнате Дуни увидел компьютер.
– У меня даже Интернет есть! – похвасталась она. – Я ведь заочно учусь, без него нельзя.
Комната Дуни была типичной девичьей светелкой: веселенькое покрывало на узкой железной койке, кружевная накидка на подушке (вторая такая же закрывала экран монитора), беленькие занавески на окнах. Не хватало только куклы на кровати.
Мы вышли во двор, и Рита достала из сумочки сигареты. Мои сигариллы кончились еще утром, и, вздохнув, я решил терпеть. Норма – два перекура в сутки ночью и утром была превышена многократно.
– Что теперь? – спросил я, когда все уселись на лавочке.
– Докурю и схожу за машиной, – сказала Рита. – Составишь компанию?
– Нет.
Она удивленно посмотрела на меня.
– За машиной пойду я один. Не знаю, что происходит в этой Горке, но охота идет на тебя. Тот псих ночью гнался за тобой, в гостиничном номере караулили тоже тебя. Мне одному будет спокойнее.
Подумав минуту, она кивнула и достала из сумки ключи.
– Я тоже пойду!
Дуня встала у скамьи, как солдатик.
– Никто не знает, что вы здесь, – торопливо пояснила она, – а если ты приедешь прежней дорогой, то все увидят – у Риты машина красная, заметная. Тут есть еще одна дорога, старая, там почти никто не ездит. Я покажу.
Я пожал плечами – почему бы и нет.
– А я, если Дуня не возражает, поработаю немного за компьютером, – встала со скамьи Рита. – Хорошо?
Дуня согласно кивнула…
* * *
За калиткой Дуня по-хозяйски взяла меня под руку. Я покосился.
– Так нужно, – торопливо пояснила она. – Это же Заречье, бандитское село. Здесь еще при царе бывших каторжников селили, и сейчас каждый второй – с судимостью. Городские парни сюда даже девушек боятся провожать – до моста доведут и все. Тебя со мной не тронут – здесь все деда боятся.
– Почему?
– Считают его колдуном. Скажешь только: я у деда Трипуза живу, сразу отстанут.
– Трипуза?
– Фамилия у него такая – Трипузов.
– И у тебя?
– У меня – другая, дед – отец матери.
– Я заметил, что он не слишком разговорчивый.
– Это он после смерти родителей… – она примолкла, а потом сказала тихо: – Он до сих пор себя считает виноватым, что не отговорил тогда их от поездки. Была осень, в низинах – туман, на шоссе столкнулись семнадцать машин… Десять лет прошло, – вздохнула она. – Ты не думай, он очень хороший, добрый. Всю войну прошел, у него медалей и орденов – полная коробка. Он с людьми не очень, а с пчелами разговаривает, – она улыбнулась. – Очень любит их. У нас тридцать два улья, луг рядом, меда много. Хорошего. За ним к нам даже с других районов приезжают, – похвасталась она, и я незаметно улыбнулся – "из других районов", как видно было у нее высшим мерилом успеха. – Мы за счет меда и живем.
"Это уж точно, – подумал я, бросив на нее внимательный взгляд. Одета Дуня была как тогда в башне: простенькая футболка, ситцевая юбочка и матерчатые туфельки на босую ногу. – Пенсию по потере родителей у нас перестают выплачивать после восемнадцати лет, с работой в Горке, как в любом маленьком городке, проблема, а пенсия у деда небольшая. Даже с учетом его ветеранства"…
Предостережения Дуни по поводу бандитских наклонностей обитателей Заречья оказались напрасными: нам почти никто не встретился на пути, я вообще не заметил ни одной подозрительной рожи. Поэтому за околицей я аккуратно снял ее руку со своей, и она послушно пошла рядом. Мы миновали мост, поднялись по склону в город. Уже стемнело совсем, на улице горели фонари, и редкие прохожие спешили по домам. Возле гостиницы было пустынно, но я все-таки решил поостеречься и подойти к стоянке со стороны сквера…
Повинуясь сигналу с брелока, замки на дверях "бээмвэ" мягко стукнули. Водительское сиденье у Риты было отрегулировано по ее росту, и мне пришлось зажечь в салоне свет, чтобы переместить его назад. Дуня терпеливо ждала снаружи, и устроилась рядом только после того, как я сел за руль.
– Красивая у Риты машина, – сказала, оглядывая салон. В ответ я только вздохнул: "бээмвэ" историку Акиму была не по карману. Моей "омеге", купленной в период расцвета фирмы "Ноздрин-Галицкий и Ко", шел двенадцатый год, судя по всему, и умереть ей предстояло в моих руках.
Я осторожно тронулся с места и, уже покидая площадь за гостиницей, заметил позади движущуюся тень. Это могло быть совпадением, но предосторожности ради я решил объехать квартал. Тень, отстав метров на сто, следовала неотступно.
– Черт! – не сдержался я. Дуня удивленно посмотрела на меня, и я вместо ответа указал назад. Она повернулась и с минуту напряженно вглядывалась в заднее стекло.
– За нами следят? – спросила, наконец, испуганным голосом.
– Еще как! – бросил я и врубил передачу. Педаль газа вжал до самого пола. Посмотрим теперь!
Мощный мотор взревел и, рванув машину, вдавил нас в спинки. Мы со свистом пронеслись по пустынной улице городка. И, скрипнув тормозами, намертво встали перед закрытым шлагбаумом железнодорожного переезда на окраине. Черт! Это ж надо было так подгадать…
Тень не замедлила появиться. В этот раз она не стала держаться в отдалении, а плавно, словно издеваясь, подкатила и стала рядом. "Вольво", старая модель. Но это ничего еще не значит. Пространство под капотом у этих колымаг огромное, на некоторые модификации ставили мощные движки…
В салоне "вольво" вспыхнул свет, и я увидел внутри знакомую рожу. Кнур! Чтоб тебе!…
Он побоялся выходить из машины. (И правильно: я бы сразу врубил заднюю передачу – ловил бы он меня тогда!) Перегнулся вправо (рост позволял) и опустил стекло на пассажирской двери.
– Привет, защитничек! Уезжаешь?
– Не нравится мне у вас, – неопределенно отозвался я.
Он ухмыльнулся. Я заметил у него на лбу приличную шишку. Когда это я успел? В номере Риты, когда он сунулся рогами в пол?..
– Разговор есть, – продолжил он.
– Говори.
– Не к тебе, к бабе твоей.
– Какой бабе?
– Не гони пургу, – скривился он. – Я видел, как вы вместе садились в машину. Журналистка твоя.
