– Я пойду! – сказал Крайнев. – Передай Насте, что я ее люблю! Любил и любить буду…
Когда Федор вошел в квартиру, Настя встала с дивана.
– Что? – спросила, прижимая руки к груди.
– Ничего! – буркнул Федор. – Юлил, хвостом вилял. Здание у него, мол, было такое. Женился для виду, та женщина уехала в Москву. Больше ее не увидит. Врет!
– Он никогда не врет! – сказала Настя и достала пальто из шкафа. – Пойду!
– Ты что? – преградил ей дорогу Федор. – Нельзя так! Пусть хотя бы ночь помучается! Пришел – ни стыда, ни совести! Даже не извинился!
– Ты ничего не понимаешь! – сказала Настя. – Он сейчас обидится и к Ольге пойдет!
– Какой Ольге?
– Художнице, миллионерше. Она очень красивая и Витю любит. Раньше он к ней никак, но сейчас может.
– Не пойдет он ни к какой Ольге! – сказал Федор с досадой. – Сказал, что любит только тебя. И глаза при этом стали такие белые!
– Ой! – всплеснула Настя руками. – Надо бежать! Я знаю, когда у него такие глаза!
– Не пущу! – сказал Федор. – Не будет моя сестра за неверным мужем бегать! Ишь, придумал себе занятие! Ходить в прошлое и развлекаться!
– Развлекаться! – воскликнула Настя. – Что ты понимаешь! Я видела его в бою возле реки. Они с папой пушку на дорогу выкатили, на них немцы бегут, а в стволе гильза застряла. Витя встал перед пушкой и палкой гильзу выбивает. Немцы бегут, все ближе и ближе, я даже глаза закрыла, чтоб не видеть, как его убьют, а потом пушка как выстрелит!.. Папа рассказывал, что он тогда просил Виктора уйти, потому что опасно, но Витя остался. Если б не Виктор, папу убили бы! Не было бы ни тебя, ни Ивана, ни Семена, ни детей ваших… Понял?
Настя убежала, Федор удрученно топтался у дверей. Дверь в спальню скрипнула, жена, запахивая халат, выглянула в прихожую.
– Иди спать, Макаренко! – сказала сердито. – Утром не добудишься!
– Если ты все слышала, – сказал Федор, – могла бы поддержать!
– Сами разберутся!
– Я ей брат…
– Младший. Насте двадцать, но она умнее: такого мужа отдавать!
– Что в нем особенного?
– Он порядочный. Редкость по нашему времени.
– Какой порядочный?! После того, что он сотворил…
– Я не знаю, что там было и как, – сказала жена, – но представить могу. К таким, как Виктор, бабы липнут отчаянно, а мужчине отказать женщине труднее, чем женщине мужчине. В одном уверена: Настю он не бросит, что бы ни случилось! Какая богатая и красивая ему глазки ни строила бы!
– Можно подумать, он один такой! – буркнул Федор.
– Есть еще ты! – согласилась жена. – Но как Настя в своей деревне могла познакомиться с будущим директором кардиоцентра?
– Я тогда был студентом.
– Должность директора у тебя на лбу была написана. Весь курс это понимал. Думаешь, зря девчонки за тобой бегали?
– Не замечал.
– Ты ничего и никого не замечал. Кроме науки своей. Если б я не догадалась тебя подкармливать, ты и меня бы не заметил.
– Зато я тебе не изменял! – сказал Федор.
– Как и я тебе. Может, зря. Если б случился такой Виктор…
– Ты чего это? – насторожился Федор.
– Иди спать, Отелло! – засмеялась жена. – Завтра вставать в шесть…
Квартира встретила Настю черной тишиной. Настя зажгла свет и пробежалась по комнатам – мужа нигде не было. На полу в прихожей не валялось пальто (его Настя бросила, после того как нашла в кармане записку), в шкафу не было одежды, в которой Виктор вернулся из прошлого. Настя села на диван и заплакала. Она знала, где он…
Глава 18
Выдвижение к Орешково началось сразу после полуночи. По прямой до поселка было тридцать километров, но ехать предстояло кривыми проселочными дорогами. В бригаде имелось четыре грузовика: два захваченных во время памятного Крайневу боя; тот, на котором он вернулся из N, и еще один, доставшийся партизанам в ходе операции по перехвату грузовых колонн. Все машины были исправны (Саломатин проверил каждую лично), но мест для пополненной бригады в кузовах не хватало. Предстояло сделать два рейса. В том числе Крайневу. В бригаде только он да Саломатин говорили по-немецки, у Крайнева к тому же имелся мундир гауптштурмфюрера и соответствующие документы, а на пути к Орешково располагались сильные полицейские гарнизоны. Бригаде не составило бы труда разгромить их по очереди или одновременно, но это означало лишнюю задержку в пути, ненужные потери и, самое главное, всполошило бы немцев. Ехать следовало тихо.
Крайнев в черном эсесовском мундире забрался в кабину первого грузовика, и они тронулись. Первый рейс был самым опасным: в кузовах сидели бойцы в советской форме. Тенты надежно укрывали красноармейцев от чужого взгляда, но среди полицейских мог найтись ретивый служака, пожелавший заглянуть под брезент. На этот случай у задних бортов усадили переодетых в немецкую форму партизан, которым наказали: буде найдется такой любопытный, бить его в зубы прикладом. Сразу, без лишних разговоров, по-немецки. Жаловаться не побегут.
Приклады в ход пускать не пришлось. Полицейские заслоны, дежурившие у въезда в села, даже не пытались остановить колонну. Полицейским в голову не пришло, что в глубоком тылу, ночью, при свете зажженных фар могут передвигаться моторизованные колонны партизан. На всякий случай при подъезде к селам Крайнев опускал стекло на дверце и выглядывал наружу. Это производило нужное впечатление: полицейские вытягивались и отдавали честь. Во втором рейсе колонну возглавлял «ханомаг», а в передовом грузовике сидел Саломатин, ради такого дела напяливший трофейный мундир обер-лейтенанта. Приветствия полицаев достались ему. Если, конечно, молодой генерал изволил их принять: Саломатин вел себя с полицаями суровей, чем прусский фельдфебель с новобранцами.
Пушки прицепили к грузовикам при первом рейсе. Саломатин не опасался, что полицейские опознают в них русские «ЗИС-3». Во-первых, немцы активно использовали трофейную артиллерию, во-вторых, с каких это пор полицаи стали разбираться в силуэтах орудий, принятых на вооружение после 1941 года? К рассвету артиллеристы успели оборудовать огневые позиции, а переброшенные по воздуху роты – занять оборону на лесной опушке. Саломатин лично проверил каждую ячейку, задержался у минометчиков, в который раз напомнив о тактике поддержки атаки, затем покурил с артиллеристами.
– Только моих с немцами не попутай! – сказал молоденькому лейтенанту со скрещенными пушечками в петлицах. – Машины у них и у нас одинаковые.
– В бинокль по номерам узнаю! – улыбнулся лейтенант. – Я запомнил.
– Вдруг случится машины бросить и пересесть в другие?
– С такого расстояния в лицо можно узнать – пушки на прямой наводке. В любом случае видно будет: кто удирает, а кто гонится. Не волнуйтесь, товарищ генерал, не первый бой, разберемся. Самое страшное – танки, но танков здесь нет.
