– Господин вольноопределяющийся, ваше благородие! – Он чуть не плачет.
– Зачем она тебе?
– Короче нашего ружья, удобнее!
– А патроны?
– Так у немцев были.
Ефрейтор считает трофеи общими, – ну да, он помогал. Роюсь в карманах, достаю губную гармонику. Он расплывается в улыбке и уходит, весело пиликая. Как мало человеку надо! У нас занятие более серьезное – чистка оружия. Аккуратно, без глупого усердия – канал ствола надо беречь. Вот он сияет – ни царапинки! Внимательно рассматриваю трофей. Большая труба оптического прицела, он пятикратный – очень хорошо! Винтовочка явно не серийная: рукоятка затвора изогнута – на карабине, изъятом у Нетребки, прямая, – труба оптического прицела закреплена слева, дабы не мешать заряжанию, на ореховом ложе никелированная табличка. Гербовый щиток с готической вязью: «Фрайхер Иоганн Фридрих фон Мёльке». Табличку сковыриваю ножом: не люблю цацек на оружии. Пересчитываю патроны: 42. В магазине карабина, конфискованного у Нетребки, еще пять. Не густо. Винтовочку нужно пристрелять, чем и занимаюсь в знакомой лощине. В этот раз пули ложатся точно в круг. Гут!
Вечером прибывает пулеметная рота: к показаниям пленного в Осовце отнеслись серьезно. Нашей роте перепало два «максима»: Миша устанавливает их на флангах. Он немного нервничает, но распоряжается толково. Выставлено двойное охранение, проверены «лисьи норы», где солдаты прячутся от артиллерийского огня, ручные гранаты, здесь зовут их «бомбами», винтовки и другое снаряжение. Говоров мне нравится. Толковый командир, в Гражданскую, если доживет, поведет армию. Белую или красную – это как карта ляжет. Достаю флягу с остатками спирта. Миша вначале хмурится – вдруг завтра бой, затем машет рукой: где наша не пропадала! Правильно. Если что, немцы разбудят.
5.
– Очнись, солдат! Вставай!
Открываю глаза. Строгое лицо с седыми усами, паутинка морщин у глубоко посаженных глаз. На околыше фуражки – звездочка, в черных петлицах – три красных эмалевых прямоугольника. Полковник?
– Живой?
Киваю и сажусь. Полковник отступает и смотрит испытующе:
– Как звать?
– Не помню.
– Тогда помогай!
Вдвоем катим на пригорок пушку. Она маленькая, эта пушечка, и легкая, иначе не справиться. «Сорокапятка» – всплывает в памяти. Наверху полковник снимает лопату со станины.
– Как позицию готовить, помнишь?
Отрицательно качаю головой.
– Носи снаряды!
Спускаюсь к дороге. Убитые солдаты и лошади, еще одна пушечка, разбитая взрывом, разбросанные по сторонам плоские деревянные ящики. Откуда-то знаю, что в них снаряды. Беру по ящику в каждую руку и тащу в гору. Полковник копает, не обращая на меня внимания. Кладу ящики и бреду вниз за новыми. Спустя час или больше, часов у меня нет, на пригорке вырыт орудийный окоп, ящики сложены слева от лафета, полковник маскирует бруствер дерном. Закончив, приникает к панораме и крутит маховиками наводки. Удовлетворенно крякает.
– Стрелять умеешь?
Снова отрицательно мотнул головой.
– А еще артиллерист!
– Память отшибло! Контузия…
Он внимательно смотрит на меня, достает из кармана пачку сигарет, протягивает. Курим, сидя на бруствере.
– Гляди! – Полковник указывает рукой с дымящейся сигаретой. – Справа болото и слева болото. Дорога посреди. С нашего пригорка просматривается на километр. Отличная позиция! Обойти невозможно, а мы отсюда достанем любого. Думаю, именно сюда вас послали, да только немец сверху заметил. В воздухе их самолеты, бомб и пуль не жалеют…
Нас? А он кто?
– Я по дороге шел. Гляжу: пушка целая и сержант шевелится. Грех такой случай упускать! Еда у вас есть?
Пожимаю плечами.
– Сходи, проверь!
Спускаюсь. В вещмешке убитого старшины нахожу буханку хлеба, банки консервов, пачки пшенного концентрата. Тащу все на пригорок. Полковник прямо расцветает:
– Два дня не ел!
Он открывает плоским штыком банку, режет хлеб. Штык у него немецкий, как и винтовка, лежащая в стороне. Сигареты…
– Трофеи! – Он замечает мой взгляд. – Подкараулил отставшего немца. Последний патрон в нагане был…
Только сейчас замечаю кобуру на его поясе.
– Следовало наган выбросить! – вздыхает он. – Но жалко. Привык.
После еды вновь закуриваем.
– От самого Белостока иду! – говорит полковник. – А они все мимо и мимо! Машины, танки… Так хотелось врезать! Спасибо тебе, сержант!
За что? Издалека плывет гул моторов. Полковник прыгает к орудию:
– Будешь заряжать!
Открываю ящики. Снаряды маленькие, но тяжелые.
– Вот эти! – указывает полковник. – Бронебойные!
Казенник с лязгом глотает снаряд. Выглядываю из-за бруствера. Наша позиция – на пригорке, в километре напротив – склон, дорога по нему спускается в низину и поднимается к нам. Сейчас по склону ползет танк, тонкая пушечка развернута в нашу сторону. Из-за гребня появляется и ползет по дороге еще один и еще… Почему-то становится страшно. Чувство не мое, досталось от прежнего хозяина, но очень сильное. Чтобы отвлечься, начинаю громко считать:
– Один, два, три, четыре, пять…
Да сколько же их?!
– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…
Мама дорогая! Недолго быть мне сержантом! Привыкнуть к телу не успел.
– Шестнадцать, семнадцать!
Кажется, все.
– Нагло прут, без охранения. Вот и славно!
Это полковник. Он склонился к панораме, медленно вращает маховик наводки, но не стреляет. Первый танк миновал впадину между пригорками и теперь поднимается к нам. «Сорокапятка» стоит слева от дороги, мне хорошо видны черный крест на борту и лицо офицера, торчащее из люка командирской башенки. Несколько минут, и танк поравняется с нашей позицией. Немец нас пока не видит – пушечка низенькая, а полковник хорошо замаскировал позицию. Но с дороги окоп отлично просматривается.
Бах! Из казенника «сорокапятки» со звоном выскакивает латунная гильза.
– Заряжай!
Бросаю снаряд в открытое жерло, только потом выглядываю за бруствер. Передовой танк стоит неподвижно, но не горит. Никто из него не выскочил. Ствол нашей пушечки ползет левее и выше. Бах! Последний танк в колонне замер, свесив хобот пушки.
– Заряжай!
Бах! Бах! Бах!.. Еле успеваю бросать снаряды в ненасытное жерло «сорокапятки». В ушах звенит, дыхание забивают пороховые газы, но пушку надо кормить. Иначе железом накормят нас. Пустые деревянные ящики валяются вокруг станин, я хватаю со стопки все новые и новые. На дорогу смотреть некогда, но, похоже, там опомнились. За нашим окопом разорвался снаряд, другой, в промежутках между выстрелами слышу свист пуль над головой.
