Перед самым выпуском меня находит посыльный, сообщает, что на проходной гость. Иду. За воротами сверкающий лаком автомобиль – редкость необыкновенная, так как авто реквизировали для нужд армии, – возле него немолодой человек в черном пальто. Увидев меня, бежит навстречу:
– Павел Ксаверьевич!
Смотрю недоуменно. Он словно натыкается на этот взгляд.
– Не узнаете? – Он растерян.
– У меня была контузия…
Понимающе кивает:
– Степан я, камердинер вашего батюшки!
Киваю в ответ: будем считать, что узнал.
– Ксаверий Людвигович послали за вами. Едем?
Мгновение колеблюсь. Прятаться глупо, да и что это даст? Рано или поздно случилось бы. Как там говорил Наполеон: «Главное – ввязаться в драку…»
Прошу Степана подождать. В штабе получаю разрешение, заскакиваю к себе. Комната, к счастью, пуста: суббота, вторая половина дня, офицеры разбрелись кто куда. Достаю завернутые в носовой платок ордена, сую в карман. В другой помещается кортик и погоны с авиационными эмблемами. Пехотные офицеры не носят кортики, в Петрограде мигом придерутся! Мы едем в Петроград.
В машине меняю погоны на шинели и мундире, цепляю к поясу кортик. Степан помогает приколоть награды. Пальцы его дрожат от почтения – перед наградами, конечно. Ордена смотрятся эффектно, плюс кортик с темляком… Папаша станет учить жизни, в серебре наград отбиваться легче. Зимняя дорога расчищена от снега, в столицу прибываем скоро. Шофер беспрестанно сигналит, прогоняя с дороги извозчиков. Автомобиль подкатывает к особняку на набережной. В залитой электрическим светом прихожей Степан снимает с меня шинель и убегает докладывать. Оглядываюсь: зеркала, полированный малахит на стенах, мраморные ступени лестницы… М-да!
По лестнице спускается ангел. На нем белое, пышное платьице, белые чулки и такие же белые туфельки. У ангела золотые волосы и голубые глаза, в волосах белая лента. Ангелу на вид не больше пяти. Он останавливается на середине лестницы.
– Ты кто? – спрашивает строго.
– Павел Ксаверьевич Красовский, мадмуазель!
– Я не мадмуазель, я Лиза! – поправляет ангел.
Склоняю голову в знак вины.
– Почему фамилия, как у меня? – не унимается ангел.
– Наверное, мы родственники, – делаю предположение.
Лиза задумывается.
– Маман говорила: у меня есть братец! Это ты?
– Я, сударыня Лиза!
– Почему ты большой?
– Хорошо кушал!
– Это плохо! – вздыхает Лиза.
– Почему?
– Большие не играют с маленькими. Я хотела с братцем поиграть.
– Можете на меня рассчитывать, сударыня!
Лиза радостно улыбается. По лестнице сбегает мадам в строгом платье.
– Елизабет! – шипит мадам. – Почему вы здесь? – Она поворачивается ко мне: – Извините, господин офицер! Повадилась гостей встречать, прослышала, что брат приедет.
– Я и есть брат.
На лице мадам отупение. Она, верно, думала, что братец у Лизы такой же маленький. Немую сцену прерывает появление Степана:
– Павел Ксаверьевич! Батюшка ждут!
Взбегаю по лестнице. По пути заговорщицки подмигиваю Лизе. В ответ она показывает язык и заливается смехом. Кажется, с ней мы поладим. Степан ведет меня через анфиладу комнат и останавливается перед высокой дубовой дверью.
– Кабинет Ксаверия Людвиговича! – произносит шепотом.
Прибыли. Уф! Как с берега в холодную воду…
Мужчина в темной пиджачной тройке при моем появлении встает из-за письменного стола.
– Здравия желаю, Ксаверий Людвигович!
Бабушка в детстве учила меня: «Не знаешь, что сказать, поздоровайся!»
– Ишь ты, здравия пожелал! – Хозяин кабинета подходит ближе. На вид ему за пятьдесят, обильная седина в волосах, борода тоже с сединой. Мы похожи. Только лицо у него далеко не худое, а солидное брюшко распирает жилет. Он продолжает: – Здравия желает, а сам носа не кажет. Пришлось гонца выправить. Так?
Противник мне попался серьезный, пора переходить в наступление. Затопчет.
– Ксаверий Людвигович, нам пора объясниться!
– Попробуй! – хмыкает он.
– Я знаю: у нас была размолвка. Я даже догадываюсь о причине. Но я не помню, что я говорил вам и что вы говорили мне. Я перенес тяжелую контузию, память потеряна. Честно сказать, я этому рад. Мне не хотелось бы вспоминать давнишние ссоры. Если я вас тогда обидел, простите! Если вы обидели меня, я вас прощаю.
– Прямо Прощеное воскресенье! – хмыкает он и вдруг обнимает меня. От него пахнет коньяком и дорогими сигарами. – Здравствуй, сынок! – Он тискает меня своими лапищами и отступает и внимательно разглядывает. – Вся грудь в орденах! Года не прошло! Красовские – они везде первые!
Семейный мир восстановлен. Обедаем, правильнее сказать, ужинаем, но ужин здесь ближе к полуночи. За столом папаша с супругой, Лиза с мадам и я. Блюда подает Степан, натянувший по этому случаю белые перчатки. Все просто, без лишних церемоний. Красовский-старший – предприниматель, а не граф. Белая скатерть, дорогая посуда, столовые приборы с серебряными ручками, но блюда простые. Никаких консоме с корнишонами. Щи с рыбными расстегаями, белужий балык, блинчики по-суздальски – слой черной, слой красной икры, – стерлядь… Мяса нет – рождественский пост. На столе вино, водка. Всю жизнь так бы постился! Дамам Степан наливает вино, Ксаверий Людвигович предпочитает водку, в этом мы солидарны. Украдкой разглядываю мачеху. На вид ей двадцать пять – двадцать шесть. Красивое, нервное лицо, слегка испуганное. Оно и понятно: свалился на голову пасынок! Вдруг возьмется за старое? Что отчебучил настоящий Павел Ксаверьевич? Грозил новоявленную мамашу зарезать, с последующим стрелянием в собственный висок, обещал судиться за наследство или просто хлопнул дверью? Лучше бы последнее. Мне совершенно не хочется ссор.
Лиза закончила есть и выжидательно смотрит на меня. Подмигиваю. Она решительно спрыгивает на пол.
– Елизабет! – подскакивает мадам, но Лиза карабкается на мои колени. Красовский делает мадам знак сесть. Лицо мачехи вытягивается – переживает. Усаживаю ангелочка лицом к себе.
– Это что? – Она трогает крестик.
– Награда.
– За что?
– За подвиг.
– Ты немца убил?
– Так точно.
– Они плохие?
– Очень.
– У нас в доме немец живет, Герберт Карлович, его никто не убивает, – сообщает Лиза. – Почему?
Папаша прыскает.
– Лиза! – окликает мачеха. – Оставь в покое Павла Ксаверьевича!
– Братец обещал со мной поиграть! – возражает Лиза.
