Со временем страх ушел, смягчилось и растаяло жгучее чувство
вины. Осталась только жалость к Любушке, и страницы старой общей тетрадки в
клеточку, с зеленой клеенчатой обложкой, постепенно стали заполняться простыми
теплыми воспоминаниями о погибшей девочке.
Она описывала маленькую комнату в коммуналке, в которой жила
Люба с матерью. Письменный стол у окна, настольную лампу, куклу-негритоса с
красной повязкой на приклеенных курчавых волосах, бумажный портрет Брижит Бардо
за стеклом серванта, маленький серый томик Есенина пятьдесят девятого года издания,
с которым Люба никогда не расставалась и даже клала на ночь под подушку,
телевизор с крошечным экраном и лупу, в которую заливали воду. Все подробности
короткой Любушкиной жизни переселились из небытия в потрепанную общую тетрадь и
устроились там вполне комфортно.
* * *
Нянька Раиса закончила уборку палаты, еще некоторое время
постояла, опершись на швабру, и посмотрела телевизор. Как только больная
заснула, она тут же переключила на другой канал и поймала несколько финальных
сцен очередной серии “Дикой Розы”.
* * *
– Если такая умная, возьми и разгони их, – пробормотал себе
под нос компьютерщик Вадик.
– Это наши проблемы, и посторонних они не касаются, –
надменно заметила секретарша Наташа, – и вообще, мы не поняли, кто вы и каким
образом сюда вошли?
– Да, очень интересно, откуда взялась такая фея? – томно
потягиваясь, спросил Феликс.
– Из Нью-Йорка прилетела.
– Из эмигрантов? – небрежно уточнила Тата.
– В Америке все эмигранты, – улыбнулась Маша, – правда, в
разных поколениях. Мои предки, насколько мне известно, переселились в Новый
Свет в конце восемнадцатого столетия.
– Ага, ясненько, – Феликс важно похлопал глазами, покрутил
подвижным мягким носом, попытался сосредоточиться, но не смог. – Слушай, а
почему ты так отлично говоришь по-русски? Никакого акцента. И вообще, извини,
конечно, но кто ты такая, а?
– У меня была няня русская. А кто я такая, вы все могли
узнать еще неделю назад. О моем приезде вас предупреждали. Пришло несколько
факсов из “Парадиза”. В бюро пропусков для меня был заказан декадный пропуск,
иначе я бы сюда никак не попала.
– Ага, конечно. Факсы, наверное, к Вике пришли, а ее..,
это.., тю-тю, пиф-паф… Господи, упокой ее грешную душу, пусть земля ей будет
пухом! – Феликс закатил глаза и размашисто перекрестился, снизу вверх и слева
направо.
– Так все-таки, кто же вам заказал пропуск? – подозрительно
прищурилась Ляля.
– Ваш покойный шеф, Виктория Павловна Кравцова, – Маша одарила
всех своей ясной белозубой улыбкой, шагнула к Феликсу, уселась напротив него на
табуретку и заговорила тихо, вполголоса:
– Так, что касается прессы. Молчанием вы только разжигаете
их любопытство. Надо выйти и просто поделиться с ними тем, что вы сейчас
чувствуете. Вам ведь жалко Викторию?
В мутных глазах Феликса блеснуло что-то вроде удивления. Он
часто заморгал желтыми, длинными, как у коровы, ресницами.
– Конечно, жалко, – ответила за него Маша, – это ужасно,
когда гибнет человек, тем более женщина, молодая, красивая, умная, талантливая,
у которой все впереди. Вы глубоко возмущены этим убийством, не можете
оправиться от шока, вам трудно представить, Что Вики больше нет. Всеми этими
переживаниями вы искренне поделитесь с журналистами.
– Боже, какой чудовищный цинизм, – громко выдохнула Наташа и
покачала головой. Но никто ее не услышал.
– Официальные предварительные версии следующие, – продолжала
Маша, – профессиональная деятельность, ограбление, личная неприязнь. Но в
интересах следствия ни одну из них вы озвучить не можете.
– Откуда вы знаете про версии? – спросил компьютерщик Вадик.
– Ничего я не знаю, – махнула рукой Маша, – так всегда
говорят в криминальных новостях.
– А если они начнут задавать конкретные вопросы? Ну, там про
личные отношения, и все такое, – спросил Феликс, мучительно икая.
– Про личные отношения отвечайте: ерунда, грязная сплетня,
гнусная утка, развесистая клюква, лапша на ушах, не достойная внимания
уважающих себя СМИ.
– А если я что-нибудь лишнее ляпну?
– Не ляпнете, вам ведь ничего не известно, верно?
– А вдруг известно?
Маша критически оглядела толстую, расплывшуюся в кресле
фигуру Феликса и еле слышно спросила:
– Сколько вы успели выпить? Феликс икнул так мощно, что
подпрыгнул, и виновато отвел взгляд.
– Ну ладно, будем считать, что ваше состояние – результат
нервного потрясения, – утешила его Маша. – Вам надо причесаться, умыться,
глотнуть крепкого кофе, пожевать жвачку, чтобы не пахло изо рта, и вперед!
Через двадцать минут посвежевший Феликс вышел в предбанник,
к прессе. Маша вышла вместе с ним и уселась на стул в уголке. Журналисты так
обрадовались Феликсу, что на нее не обратили внимания. Его искренние страдания
по поводу гибели Вики Кравцовой были запечатлены парой телекамер, записаны на
дюжину диктофонов.
Вопросы сыпались градом.
– Как вы можете прокомментировать вчерашний анонимный звонок
Рязанцеву в прямой эфир?
– Существует ли связь между убийством Виктории Кравцовой и
убийством гражданина США Томаса Бриттена?
– Действительно ли оба трупа были обнаружены в одной
квартире и в одной постели? Если связи нет, почему Рязанцева сразу убрали из
кадра? Телевизионщики говорят, что он отреагировал на звонок очень бурно. Чем
объяснить такую реакцию?
– Как можно отрицать связь между этими двумя убийствами,
если Томас Бриттен активно участвовал в работе пресс-центра? Правда ли, что
звонил сам убийца? Отслежен ли звонок?
– Какие отношения были между Бриттеном и Кравцовой? Почему
представители МВД, прокуратуры и посольства США с самого начала не правильно
назвали имя американца? И откуда оно могло быть известно звонившему?
Феликс важно надувал щеки, шевелил рыжими густыми бровями и
повторял:
– Ерунда. Гнусная утка, развесистая сплетня, грязная лапша,
клюква на ушах, не достойная внимания уважающих себя СМИ!
Глава 25
После совещания Арсеньев решился заглянуть к Зюзе, хотя она
его не приглашала. Он надеялся, что к ней на стол уже легли результаты
сравнительной баллистической экспертизы. Они должны были прийти сегодня утром.
До совещания Зюзя просмотреть их не успела, теперь, скорее всего, сидит и
читает.
