– Ну, а от меня чего требуется? – нетерпеливо спросил
Хавченко.
– О, совсем ничего! – радостно, широко улыбнулась Маша. –
Просто мистер Хоган просил обязательно зайти к вам, чтобы познакомиться. Он
сказал, вы очень влиятельный и интересный человек.
– Да, это он правильно сказал. Важней меня тут никого нет! –
Хавченко окинул прозрачным взглядом свой кабинет и надул щеки. – И насчет
интересного – точно. Про мою личность и про мою жизнь книжки пишут и будут кино
снимать.
Сквозь слои сигарного дыма она пыталась поймать хоть
какое-то осмысленное выражение в глазах Хавченко, но ничего, кроме тупой
важности, не заметила. Он был похож на огромного жирного младенца. Грушевидное
лицо, сплюснутое у висков и широкое книзу, короткая шея, выпуклые круглые глаза
цвета рыжего бутылочного стекла, крошечный аккуратный носик, маленький рот с
красными мокрыми губами, прозрачный белесый пух на черепе. Кожа гладкая,
молочно-белая, на щеках нежный румянец. И руки у него были младенческие,
пухлые, словно перетянутые резиночками. На запястьях гигантские золотые часы с
бриллиантами, на пальцах перстни, на ногтях маникюр, слой прозрачного
блестящего лака.
– Мистер Хоган также сказал, что вы очень хорошо
разбираетесь в своем бизнесе, в психологии, менеджменте. У вас в России все
сейчас так сложно, особенно на стыке политики и средств массовой информации.
Вашим оценкам можно полностью доверять, – продолжала Маша, незаметно смягчая
свой акцент, – скажите, что для вас главное в политическом пиаре, личность или
технологии?
Он несколько минут смотрел на нее и моргал. Маша испугалась,
что он не понял вопроса, и открыла рот, чтобы сформулировать как-нибудь проще,
однако он не дал ей заговорить и произнес, надув щеки:
– Важней всего бабки. Если есть бабки, я тебе что угодно
пропиарю.
– То есть самое главное – деньги и личность руководителя
пресс-службы, – осторожно уточнила Маша. – Как вы объясняете не слишком высокий
рейтинг партии “Свобода выбора” на последних выборах? В чем, по-вашему,
проблема?
– Да в Рязанцеве проблема, в чем же еще? – тихо рявкнул
Хавченко и добавил, перегнувшись через стол:
– Сугубо между нами, козел он, и все они козлы.
Откинувшись назад, на спинку кресла, он рассмеялся, как
дитя, радуясь собственной прямоте и остроумию.
– Простите? Козьель? – она растерянно улыбнулась, потом
легонько хлопнула себя по лбу:
– Ох, ну коньечно! Я, кажьется, начинаю вспоминать русский
язык благодаря вам! Но объясните мне, пожьялуйста, как же козьель мог стать
известным влиятельным политиком?
– Так раскрутили, – Хавченко прочертил в воздухе своей
сигарой замысловатый зигзаг. – Бренд есть бренд, – совершенно не важно, что
раскручивать, новую марку пива, шампунь от перхоти или какого-нибудь козла.
– Бренд – это по-русски клеймо? – задумчиво уточнила Маша.
– А хрен его знает, что это по-русски. Бренд это говно, из
которого надо сделать конфетку. Можешь записать. Лучше никто не скажет.
– О, да, – кивнула Маша и сделала серьезное лицо, – сразу
видно, что вы профи в своем бизнесе. Но мне кажется, бренд это скорее фантик, в
который специалисты заворачивают.., как это? В общем, э пис оф шит, из которого
надо сделать конфетку. Я вас правильно поняла?
Он ничего не ответил. Глаза его опять остекленели и смотрели
сквозь Машу. Ее фраза оказалась слишком длинной и не касалась его лично. Он
заскучал.
Зазвонил телефон, Хавченко взял трубку, рявкнул:
– Да, соединяй Прежде чем начать говорить, он небрежно
кивнул на дверь. Маше поняла, что аудиенция окончена, поднялась, вспоминая в
очередной раз папины слова: если тебе хамят, это нормально.
– Так, я не врубился, в натуре, чем он не доволен, я вообще,
блин, мог бы ни копейки не платить, пусть спасибо скажет и заглохнет на х… –
услышала она, закрывая дверь кабинета.
Прощаясь с секретаршей Лизой, она спросила шепотом,
по-английски, кто был старик в кожаных брюках.
– Писатель, – ответила Лиза, – очень известный писатель Лев
Драконов. Он пишет книжку о жизни Григория Игоревича.
Глава 28
Охранник у ворот дома Рязанцева долго молча изучал
удостоверение майора Арсеньева, наконец вернул его и сообщил, что Евгений Николаевич
уехал полчаса назад.
– Мы договаривались, он сам назначил время, – удивленно
заметил Арсеньев.
– Не знаю. Мне, во всяком случае, он ничего не сообщал о
вас, и никаких распоряжений я не получал. Позвоните ему.
Арсеньев набрал номер. Механический голос сообщил, что
абонент заблокировал свой телефон для входящих звонков. Куда именно он уехал и
когда собирается вернуться, охранник понятия не имел.
– Попробуйте связаться с шофером, – попросил Арсеньев.
– Евгений Николаевич сам за рулем.
– Хорошо. Я пройду в дом и подожду его.
– Но никого нет дома, – возразил охранник, – может, вы
приедете позже? Или в другой раз?
Арсеньев пожалел, что не взял у Зюзи санкцию на допрос,
конечно, не самого хозяина, об этом речи быть не могло, но хотя бы Лисовой.
– Я должен побеседовать с Лисовой Светланой Анатольевной.
Она ведь сейчас здесь?
– Вроде бы, – охранник замялся, потянулся к телефонной
трубке.
– Она здесь, – заверил его Саня, – и лучше не предупреждать
ее о моем приходе. Пусть это будет сюрприз.
– Как это? Почему? – нахмурился охранник.
– Потому, что мне так удобней, – отчеканил Арсеньев.
После долгих препирательств, телефонных консультаций с
начальником службы безопасности Егорычем, который в данный момент находился у
себя дома, в Москве, Саня ступил наконец на заветную территорию частных
владений Евгения Николаевича Рязанцева.
Территория была просторная и красивая. Лужайка, покрытая
свежей, аккуратно подстриженной травой, небольшая площадка для гольфа, беседка,
увитая плющом, сирень вдоль забора, дикие яблони вокруг дома.
Охранник объяснил ему, что зайти надо с тыльной стороны
дома, через заднюю веранду. Там дверь не заперта. Комната Лисовой на третьем
этаже, первая дверь справа от лестницы.
– Но учтите, она тетка нервная, – напутствовал он Арсеньева,
– может закатить скандал.
Прежде чем войти на веранду, Саня обошел трехэтажную виллу,
выстроенную в строгом английском стиле из розового кирпича, отметил про себя,
что проникнуть в дом незаметно и также незаметно покинуть его совсем не сложно.
Кроме двух входов, парадного, прямо напротив ворот, и заднего, через веранду с
тыльной стороны, имелась еще дверь в подвал, утопленная на полметра в землю.
Три подвальные окна не были защищены решетками. Вероятно, все надежды
возлагались на высокий каменный забор и вооруженную охрану. Между прочим,
напрасно, потому, что от подвальной двери вилась узкая тропинка к забору, не
посыпанная гравием и почти незаметная. Собственно, это была даже не тропинка.
Просто кто-то вытоптал молодую траву.
