– Когда?
– Сегодня вечером. А сейчас дай мне спокойно поесть.
– Приятного аппетита, – прорычал Егорыч и бросил трубку.
* * *
На улице моросил дождь. Похолодало. До семи, до встречи с
Ловудом, осталось полтора часа. Надо было заехать в посольство, взять в гараже
машину. Маша поймала такси, уселась на заднее сидение, забилась в угол. Ее
знобило, она была слишком легко одета. Правая рука ныла нестерпимо. Она глядела
сквозь мокрое стекло на московские улицы и едва заметно улыбалась, в очередной раз
заново вспоминая наставления Макмерфи и отца.
«Ваш первый диссидент Александр Герцен…” “Передай ему, что
первым русским диссидентом был князь Курбский, и скажи, пусть не рассуждает о
том, чего не знает! Билли привык иметь в противниках всего лишь офицеров КГБ.
Нравы российских урок он познавал по Гиляровскому, Крестовскому, Шаламову и
пусть не учит тебя, как обаять Хавченко!»
Два милых, наивных старика, ее отец и Макмерфи, вряд ли
имели счастье общаться с такими вот хавченками. И не дай им Бог.
Университетское образование, гигантский жизненный опыт,
бесчисленные тома, от философских и психологических трактатов до засекреченных
пособий для сотрудников спецслужб, тысячи километров печатного текста,
посвященного тонкостям души, тайнам общения, всяким оттенкам человеческих
эмоций, приемам вербовки, – все это рассыпалось прахом.
Никакой гений не постигнет великого и могучего Хавченко.
Никто не сумеет точно ответить на вопрос: если он такой тупой, почему он такой
богатый? Каким образом в его пухлых младенческих руках сосредоточилась такая
огромная власть? Ради чего столько людей готовы унижаться, терпеть хамство и
ледяную уголовную наглость? Может, дело в деньгах? Но почему Хавченко такой
богатый, если он такой тупой? Замкнутая восьмерка, символ бесконечности. Вечный
вопрос философии: что первично, дух или материя? Что вторично, могущество тупых
хамов или ничтожество благовоспитанных умников?
Такси стояло в небольшой пробке на Садовом кольце, всего в
сотне метрах от здания американского посольства. Маша достала телефон, набрала
номер отца. Он почти сразу взял трубку и засыпал ее вопросами, как она себя
чувствует, купила ли теплую куртку, удобную ли ей сняли квартиру.
– Подожди, у меня очень мало времени, – перебила его Маша, –
ты можешь прямо сейчас съездить ко мне домой?
– Да, конечно, а в чем дело?
– Во втором правом ящике компьютерного стола, в красной
прозрачной папке лежат мои картинки. Пришли мне их по факсу в посольство к
дежурному, хорошо?
– Какие картинки? – спросил Андрей Евгеньевич и нервно
прокашлялся.
– Не валяй дурака, ты прекрасно понял, что я имею в виду, –
рассердилась Маша, – портреты, лысые и бородатые, вот какие картинки.
– Но ты же взяла их с собой.
– Нет. Забыла. Они нужны мне очень срочно. Как раз сейчас я
еду в посольство. Тебе хватит получаса на всю процедуру?
– Зачем они тебе?
– Вот я прямо сейчас, из такси, по мобильному, буду тебе
объяснять? Пожалуйста, мне очень нужно, причем срочно. Номер факса ты знаешь?
– Да, – обиженно буркнул отец, – только картинки прислать?
Или текст тебе тоже нужен?
– Нет. Текст я помню наизусть. Все, целую. Не волнуйся и не
сердись.
* * *
Евгений Николаевич достал оба свои телефона. Они были
выключены. Несколько минут он задумчиво курил и смотрел на них. Потом взял тот,
по которому утром разговаривал с Джозефом Хоганом, включил и принялся
просматривать номера, внесенные в память. Последним был записан номер, который
он обозначил инициалами “МГ”.
Мери Григ. Чрезвычайно толковая молодая леди. Он вдруг ясно
вспомнил худенькую блондинку с прозрачным живым личиком. Она действительно
резко выделялась на фоне остальных студенток. Большинство девиц в свои двадцать
уже страдали типичной американской полнотой. Все эти гамбургеры, кукурузные
хлопья, арахисовое масло и прочие прелести американской кухни за последние
пятьдесят лет испортили генофонд нации. Студенты жевали на лекциях. Лица при
этом были, как у сытых домашних животных.
Во время своих публичных выступлений, будь то митинг,
ток-шоу, лекция в университете, Рязанцев прежде всего отыскивал в массе лиц
какое-нибудь одно, женское, молодое, красивое. Смотрел он на всех. Но обращался
именно к ней, самой приятной слушательнице, всегда анонимной, неизвестной и
оттого еще более притягательной.
Четыре года назад, на лекциях в Гарварде, его ораторский
тонус поддерживала хрупкая бледная блондинка с ясными глазами, которые казались
то голубыми, то серыми, то наивными, то хитрыми. Он не знал и не хотел знать,
как ее зовут. Даже когда их столкнуло на party, посвященной юбилею факультета
славистики, и она представилась, он мгновенно забыл ее имя. В памяти осталось
только ее лицо, ее легкость и рок-н-ролл под Элвиса Пресли. На той шумной,
разукрашенной бумажными гирляндами вечеринке, где скулы сводило от
необходимости постоянно улыбаться и невозможности покурить, несколько минут
танца с тоненькой ловкой партнершей оказались чем-то вроде витаминного
коктейля. Он почувствовал себя значительно моложе и счастливей, чем был на
самом деле.
Итак, Мери Григ. Протеже Хогана. А если никакая она не
практикантка? Если она из ЦРУ? Ну и отлично. Значит, не дура, не растеряха,
умеет слушать, знает, как и где себя вести. Не придется объяснять ей
элементарных вещей, все поймет с полуслова. И смотреть на нее будет приятно,
если, конечно, не разнесло ее, как бочку, за эти четыре года. Что еще требуется
от хорошего пресс-секретаря? Да, она из ЦРУ, как покойный Бриттен. Не стал бы
Джозеф Хоган тратить столько слов на простую практикантку. Ее прислали вместо
Бриттена. Быстро же они подсуетились! Впрочем, смена Бриттену у них, конечно,
была подготовлена заранее. На всякий случай? Или они знали, что его убьют?
Может, сами и убили? Или это сделали люди из ФСБ? А может, бандиты Хача?
Его продрал озноб. Начав задавать самому себе вопросы, он
как будто ступил на тонкий лед и уже не мог остановиться. Прошел несколько
шагов, провалился в черную полынью. Чтобы выбраться, следовало прежде всего
успокоиться, скинуть балласт тоски, ревности, оскорбленного мужского
достоинства и попытаться понять, что лично он, Евгений Николаевич Рязанцев,
думает о случившемся. Есть у него на этот счет какая-нибудь определенная
позиция?
Сейчас он доест свой десерт, выпьет вишневый сок и кофе,
сядет в машину, отправится домой. Там ждет его оперативник, майор милиции. Надо
подготовится к разговору. Была бы рядом Вика… Хватит! Сколько можно? Ее нет.
Она оказалась дрянью, предательницей и получила по заслугам!
Он хлебнул воды и нечаянно прикусил тонкий край бокала.
Послышался отвратительный стеклянный хруст. Осколок больно кольнул язык.
Рязанцев взял салфетку и выплюнул кусок стекла вместе с кровью.
