– Евгений Николаевич, с вами все в порядке? – послышался
рядом тревожный шепот метрдотеля.
Рязанцев молча кивнул, поднялся, быстро прошагал к туалету.
Там, к счастью, было пусто. Он прополоскал рот, приблизившись к зеркалу,
рассмотрел ранку на языке. Она оказалась маленькой и неглубокой.
Вернувшись за стол, взял телефон и набрал номер Мери Григ.
* * *
«Она просто рехнулась, – думал Андрей Евгеньевич, открывая
дверь пустой Машиной квартиры в Гринвич Вилледж, – может, стоит сказать об этом
Макмерфи, чтобы ее как-то подстраховали? Неужели она в первый же день встретила
кого-то похожего? Ну да, дом Рязанцева всего в пяти километрах от этих
проклятых Язвищ. И что из этого?»
Красную папку он нашел сразу. Отправляя по факсу фотороботы
лысого ублюдка, который напал на Машу в лесной школе в ноябре восемьдесят
пятого, он хотел приложить к ним короткое послание, но застыл над чистым
листом, не зная, что написать. Факс получат дежурные в посольстве, прежде чем
попасть к Маше, он пройдет через несколько рук. Писать что-то типа “будь
осторожна” – верх идиотизма. Такая приписка вызовет только излишнее любопытство
у посторонних, а Маша и так будет чрезвычайно осторожна, в глубине души он в
этом не сомневался.
Еще раз внимательно взглянув на портреты, он вдруг обратил
внимание на некоторые детали, которых не замечал раньше. Маша представила
нападавшего в разных видах: лысого, с длинными волосами, с бородой, с усами. Но
глаза везде оставались голыми, ни бровей, ни ресниц. Между тем и те и другие
могли быть к моменту нападения обожжены или острижены, а потом отросли, и
внешность изменилась весьма существенно.
На двух портретах герой улыбался, его жуткие зубы, кривые,
редкие, темно-ржавые, запомнились Маше особенно ясно. Но ведь он мог вставить
себе новые, это тоже очень сильно меняет облик.
На чистом листе он написал всего одну строчку: “Внимание!
Брови, ресницы, зубы!"
Через несколько минут аппарат просигналил что факс прошел.
Прежде чем покинуть квартиру дочери, Григорьев влез в ее компьютер, нашел файл,
посвященный лысому ублюдку, и перегнал его для себя на чистый диск.
* * *
По дороге в Кони-Айленд он умудрился проехать на красный и
заплатил штраф полицейскому, потом заблудился и опоздал на пятнадцать минут,
что случалось с ним крайне редко. Он загадал: если у связника на самом деле
окажется в сумке котенок, именно такой, белый, с большими голубыми глазами,
мужского пола, то у Маши все будет хорошо.
Девушку с длинными красными волосами он заметил издалека,
она возвышалась над остальными прохожими, поскольку к ста восьмидесяти пяти
сантиметрам роста добавила еще десять сантиметров “платформы”. Ей было не
больше двадцати. Кроме красных волос, зеленой лаковой куртки, полосатых, как морская
тельняшка, сапог на “платформе”, у нее были еще немыслимые ногти разных цветов
с крошечными гербами разных стран. Симпатичный черный малыш весело лопотал,
сидя у нее на животе в “кенгуру”. С ребенком она говорила по-английски, с
Григорьевым по-русски. На плече у нее висела большая сумка из мягкой стеганой
ткани. Молния была застегнута до середины. Андрей Евгеньевич заставлял себя не
смотреть на сумку.
– Давайте зайдем в кафе, мне надо поменять Ване подгузник, –
заявила она, – только тут у нас проблема с парковкой, как везде в Нью-Йорке.
Есть платная, через квартал.
Это было странно, поскольку кафе – не лучшее место для
обмена информацией.
"Ну ладно, ребенку действительно может быть нужен
чистый подгузник, – решил Григорьев, – переодевать его на лавочке в сквере
неудобно”.
По дороге Андрей Евгеньевич успел узнать, что его новая
знакомая родилась в Петербурге, родители привезли ее в Америку в пятилетнем
возрасте. Сейчас ей девятнадцать, она учится в Бруклинском колледже, правда,
когда родители узнали, что у нее был черный бой-френд, они отказались платить
за ее обучение. Она живет с подругой, они снимают напополам маленькую
квартирку-студию и вдвоем растят Ванечку, с его отцом она рассталась еще до
рождения ребенка.
Подгузник она поменяла, попросила Григорьева взять для нее порцию
шоколадного мороженого со взбитыми сливками, для Вани йогурт и яблочный сок.
Стеганая сумка стояла на стуле, не подавая никаких признаков
жизни. Но главное, девушка, назвавшаяся Соней, не подавала никаких признаков
настоящего связника. Она продолжала болтать всякий вздор. Григорьев не знал,
что думать. Он взглянул на часы, вежливо улыбнулся и спросил, с трудом
вклиниваясь в монолог красноволосой девушки:
– Простите, можно мне хотя бы взглянуть на котенка?
– Ох, да, конечно! – она почему-то густо покраснела и
перешла на шепот. – Только осторожно, не разбудите его. Понимаете, я не хотела
вам говорить по телефону, но он хулиган, в отца. Амалия Петровна – настоящая
леди, аристократка, два других котенка, которых уже взяли, они в нее, а этот
просто уголовник какой-то. Знаете, за свою коротенькую жизнь он умудрился
порвать три пары колготок и кружевные шторы, разбить мою любимую японскую
чашку, обкакать налоговую декларацию.
Григорьев обошел стол и осторожно заглянул в сумку. Там,
закутанное в детскую трикотажную кофточку, лежало нечто, вполне похожее на
котенка. Андрей Евгеньевич сумел разглядеть только крошечное бело-розовое ухо.
– Умоляю, не трогайте его! Если он проснется и начнет
буянить, вы точно откажетесь его брать! – испуганно прошептала девушка. –
Давайте лучше я покажу вам фотографию Амалии Петровны.
«Господи, она же никакой не связник! Это совпадение, просто
совпадение, и все…»
– Знаете, мне уже пора. Я, конечно, возьму его. Единственная
проблема – у меня нет с собой подходящей сумки, я просто не подумал об этом.
Сумки для котенка у него действительно не было, но он не
сомневался, что как-нибудь довезет до дома эту кроху. Просто хотел дать
последний шанс девушке на тот случай, если она все-таки связник. Ее часть
информации могла оказаться в сумке вместе с котенком. Если так, то свою часть
он сумеет передать чуть позже. Можно позвонить еще раз и придумать какой-нибудь
невинный предлог для встречи.
– Что же делать? – она опять покраснела и виновато
улыбнулась. – Понимаете, я никак не могу отдать вам эту сумку, у меня там
подгузники, бутылочка, запасные соски, куча Ваниных вещей.
– Ладно, не страшно. Что-нибудь придумаем, – успокоил ее
Григорьев, – вы уверены, что хотите отдать его бесплатно? Я могу заплатить.
Она почему-то обиделась, смешно выпятила нижнюю губу, отвела
взгляд.
– Я, конечно, нуждаюсь, но не настолько, чтобы брать с вас
деньги за это несчастье. Вы угостили нас с Иваном, и спасибо. Только у меня к
вам единственная просьба. Если он вас очень достанет, вы его на улицу не
выгоняйте и ни в коем случае не сдавайте в кошачий приют, лучше сразу усыпите.
Обещаете?
