– Я? Зажата? Ну что вы, Стивен, – Маша поставила на стол две
чашки с растворимым кофе и уселась на табуретку напротив Ловуда, – просто я
неважно себя чувствую. До сих пор не могу привыкнуть к разнице во времени, не
сумела нормально выспаться, перелет был неприятный. У меня иногда в самолете
очень сильно закладывает уши, и потом они долго болят, иногда целую неделю. А
почему вам кажется, что в Нью-Йорке кто-то мог говорить о вас плохо?
– Черт его знает, – просипел он глухо, – я к старости стал
мнительным. И потом, я, честно говоря, не очень люблю Россию. Мне здесь
неуютно. А вам?
– А мне здесь нравится, – пожала плечами Маша, – пока, во
всяком случае.
– Ну и славно, – он вымученно улыбнулся, – чтобы не
разочароваться, надо заранее знать некоторые особенности здешней жизни. Вас
ведь, кажется, к поездке готовил Билли Макмерфи?
Маша чуть не поперхнулась кофе. Она ожидала чего угодно, но
не такой наглой и грубой провокации на второй день знакомства.
– Кто, простите? – переспросила она, пытаясь поймать его
прыгающий безумный взгляд.
– Да, я вижу, у вас и правда, до сих пор болят уши. Или вы
опасаетесь, что квартира прослушивается? Не бойтесь, я все заранее проверил.
Здесь чисто.
«А у тебя в карманах тоже чисто? – разозлилась Маша. – Ты
вообще понимаешь, что творишь?»
Она демонстративно взглянула на часы и вскочила, не допив
кофе.
– Простите, Стивен, мне надо привести себя в порядок,
вот-вот явится Рязанцев. Вы можете пока покурить здесь, не волнуйтесь, я никому
не скажу, что у вас все еще осталась эта дурная привычка.
Глава 30
Любимым местом белого котенка стала лысеющая голова
Григорьева. Голубоглазый хулиган упрямо карабкался с колен на грудь, вытягивая
коготками петли свитера, влезал на плечо, тыкался носом в ухо, урчал, сопел,
добирался до макушки и пытался там улечься. Это, конечно, было неудобно,
поскольку голова круглая и почти гладкая, котенок скользил, больно царапая
кожу. Григорьев ловил его на лету, сажал на колени, и все начиналось сначала.
От молока он отказался, зато когда Андрей Евгеньевич
приготовил себе ужин и поставил на стол тарелку с рыбным филе, котенок влез в
нее всеми четырьмя лапами и принялся быстро поедать рыбу. Кончик хвоста дрожал
от удовольствия. Григорьеву пришлось ужинать бутербродом с ветчиной и сыром,
разогретым в микроволновке.
– Завтра в зоомагазине я куплю для тебя ошейник и поводок, –
пообещал Григорьев, – привяжу тебя к ручке кресла и рядом поставлю миску с
молоком. Ты знаешь, мерзавец, что в твоем возрасте нормальные коты пьют молоко?
В ответ котенок сладко зевнул, потянулся и вскочил на
клавиатуру компьютера.
– Слушай, ты когда-нибудь спишь? – спросил Андрей
Евгеньевич, стаскивая его за шиворот и пытаясь вернуться к закрывшемуся файлу.
– Может, ты тайный агент вражеских сил и нарочно мешаешь мне работать?
Работать Григорьев собирался всю ночь. Именно эта ночь
осталась у него до встречи с человеком Кумарина в зоомагазине. Из всех
доступных ему источников он надеялся нацедить максимум информации, чтобы
подготовится к разговору и выстроить хотя бы приблизительный план дальнейших
действий не только для себя, но и для Маши.
Фраза, произнесенная кумаринским связным “Томас Бриттен –
Колокол, ваши друзья должны знать это”, означала только одно: Кумарин имеет
какой-то свой интерес во всей этой странной и путаной игре. Для Маши это куда
опасней, чем туманный герой ее психологических изысканий, ублюдок, напавший на
нее в детстве.
Главное сейчас – Кумарин. Прежде всего Григорьев хотел
понять, что именно может его интересовать и причем здесь Маша.
Ситуация вокруг “Свободы выбора” и лично Евгения Николаевича
Рязанцева складывалась не самым лучшим образом. Последняя предвыборная кампания
прошла бестолково, бездарно, хотя денег в нее было вбито достаточно В
результате фракция Рязанцева получила в два раза меньше голосов в Думе, чем
рассчитывали американцы, и в три раза меньше, чем рассчитывал сам Евгений
Николаевич.
Между тем именно количество голосов было самым важным
фактором для американской стороны. От этого зависела степень влияния на
российскую законодательную систему. Закон о разделе недр, о ввозе и захоронении
ядерных отходов на территорию России, закон о допуске западных инвесторов в
российские средства массовой информации и много других разных законов. За всем
этим стояли миллиардные сделки, прибыли и экономические перспективы.
Половина денег, вбитых в последнюю предвыборную кампанию
Рязанцева, осела в кармане пиарошной фирмы бандита Хавченко. Чтобы выяснить
это, не надо было отправлять в Россию офицера Мери Григ.
О том, что Хавченко ворует в немыслимых масштабах,
докладывал Томас Бриттен, и не раз. В последних своих донесениях Бриттен бил
тревогу, настаивал на том, чтобы Хавченко с его уголовной командой немедленно,
любыми возможными способами убрали подальше от “Свободы выбора”, иначе от
дорогостоящего лобби скоро ничего не останется.
Однако в результате убрали самого Бриттена, причем вместе с
Кравцовой, которая тоже делала все возможное, чтобы избавиться от Хавченко и
единолично руководить не только думским, но партийным пресс-центром. Таким
образом, фигурантом номер один должен был стать сам Хавченко. Ему двое убитых чрезвычайно
мешали, наверное, как никому другому.
Вариант развития событий в том случае, если Бриттена и
Кравцову убили по заказу Хача, для Маши был самым ясным и безопасным. Бандит
при всей своей тупости должен понимать, что он не может убирать всех американцев,
которых присылают для работы с Рязанцевым. К тому же Маша не будет его так
раздражать, как раздражал Бриттен в сочетании с Кравцовой. Другое дело, если
Макмерфи поручил ей напрямую заняться расследованием убийства.
При одной только мысли об этом Григорьев покрывался холодной
испариной. Перед отлетом в Москву он несколько раз спрашивал Машу, в чем суть
ее задания, должна ли она добывать какую-либо информацию, связанную с убийством
Бриттена и Кравцовой. Она отвечала, что главная и единственная ее задача –
Рязанцев. Его боятся оставлять без присмотра, и кто-то должен временно заменить
Томаса.
– Надеюсь, они не хотят, чтобы ты искала убийцу и проводила
свое расследование? – спрашивал Григорьев.
– Папа, не сходи с ума, – отвечала она, отмахиваясь от него,
как от назойливой мухи.
В общем, она была права. У Макмерфи и Хогана имелись свои
информаторы в разных российских силовых структурах, в МВД, ФСБ, в прокуратуре.
Это давало им возможность быть в курсе расследования и даже в определенной
степени влиять на его ход. Поручать Машке влезать в это – верх глупости. Просто
бред. Но стареющую башку Билла Макмерфи в последнее время довольно часто
посещали разные бредовые идеи.
