– Мало того, что женщина, которую я любил, оказалась
предательницей, – продолжал между тем Рязанцев, безобразно виляя колесами, –
меня еще и шантажируют. Какая-то сволочь позвонила мне в прямой эфир. Миллионы
зрителей, я один, и этот жуткий, наглый, злобный звонок. Вы можете себе
представить?
– Да, ужасно.
– Ужасно… Не то слово! Шок, позор на всю страну. Теперь эти
шакалы в Думе меня с удовольствием загрызут. Я стал посмешищем. Конечно, камеру
тут же выключили, но нескольких секунд, которые я оставался в эфире после
звонка, вполне достаточно. Мне потом дали просмотреть запись.
– Звонок удалось отследить?
– Нет. Это для всех было неожиданностью. Там у оператора
стоит определитель номера, но не все номера определяются, мерзавец аноним очень
быстро положил трубку.
– А голос был мужской или женский?
– Какой-то странный тембр, бесполый, для женщины слишком
низкий, для мужчины слишком высокий.
– То есть звонивший изменил голос?
– Понятия не имею. Да, кстати, я хотел спросить, что вам обо
мне рассказали, когда отправляли сюда?
– Ox, Евгений Николаевич, вы такой знаменитый, что о вас все
можно узнать из газет и теленовостей.
– Я вас серьезно спрашиваю, – он в очередной раз съехал на
обочину и вдруг остановился, – какие-то вещи мы должны прояснить с самого
начала. Это важно.
– Хорошо, давайте проясним.
– Вас прислали вместо Томаса Бриттена?
– Нет. Я при всем желании не могу заменить мистера Бриттена.
Просто я должна проходить здесь практику, собирать материалы для диссертации.
Моя поездка планировалась давно, но когда у вас случилось несчастье, мистер
Хоган попросил меня поддержать вас, быть с вами рядом и помогать по мере сил.
– Это была его личная просьба?
– Конечно. Он очень тепло к вам относится и беспокоится за
вас.
– Вы согласились только потому, что он вас попросил об этом?
– Нет. Не только поэтому. Я помню ваши лекции, вы
интересный, яркий человек.
"До чего же он нудный”, – вздохнула про себя Маша,
подавила очередной зевок и покосилась на часы. Было начало девятого. Больше
всего на свете ей хотелось спать.
Несколько минут он молча курил. Машина стояла у обочины.
– Сейчас мы с вами ненадолго выйдем на воздух, – произнес он
внезапно.
– Да, я как раз хотела выйти на минутку, – обрадовалась
Маша.
Сразу за обочиной была канава, за ней крутой невысокий
откос, дальше начинался сосновый лес. Откос оказался скользким, Рязанцев чуть
не упал, Маша поддержала его за локоть. Туфли ее мгновенно промокли от вечерней
росы. Когда поднялись и оказались в лесу, она попыталась отойти в сторону,
подальше от Рязанцева, но он упрямо плелся за ней и продолжал говорить.
– Я больше никому не доверяю. Конечно, можно предположить,
что звонил какой-то сумасшедший. Но откуда он узнал про Вику и про Бриттена?
Эта пикантная подробность еще не успела просочиться в прессу, моя служба
безопасности и ФСБ умудрились скрыть это даже от меня. Послушайте, куда вы так
несетесь? Нам надо поговорить, а вы бежите.
"Вот болван, честное слово!” – разозлилась Маша и
сказала:
– Если вы опасаетесь, что ваша машина прослушивается,
советую вам вытащить из кармана мобильный телефон и оставить его в салоне. К
тому же вы забыли запереть машину и включить сигнализацию.
– Но телефон и так остался там, – возразил Рязанцев, – а
сигнализацию включать незачем, здесь никого нет.
– Я в любом случае хотела вас попросить отойти на пару
минут, – тяжело вздохнула Маша.
– Зачем?
– Ой, мамочки, как же вы не понимаете, глава думской
фракции, кандидат в президенты, умный вроде бы человек, а не понимаете. Мне
пописать надо.
Он наконец смутился, наверное, впервые за этот вечер,
принялся извиняться и поплелся назад к машине. Было слышно, как он опять чуть
не упал, спускаясь с откоса, и тоскливо, жалобно чертыхнулся.
Не успела Маша застегнуть молнию брюк, затрещали Сухие ветки.
– Мисс Григ, где вы?
– Я здесь. Осторожно, не упадите. Он вынырнул из темноты,
подошел совсем близко и, наклонившись к ее уху, спросил:
– Скажите, у вас нет русских корней? Вы так это сказали, как
будто здесь родились.
– Что именно?
– Ну, что вам надо по малой нужде. И еще “ой, мамочки!”. Это
ведь чисто русский менталитет – скрывать свои естественные надобности. Такая
знаете, гигиеническая застенчивость. Американцы и европейцы обычно называют
вещи своими именами и не стесняются.
– Никакой не менталитет, – рассердилась Маша, – не надо
обобщать, это сугубо индивидуально. Одни люди стесняются, другие нет, и не
важно, русские они, американцы или китайцы. Это я вам говорю как
профессиональный психолог.
Но на себя она рассердилась еще сильней. “Идиотка!
Профессиональный психолог! Он совершенно прав, а ты прокололась. Ты просто не
ожидала от него такой наблюдательности. Ты опять думаешь по-русски. Так нельзя.
Ты не должна здесь чувствовать себя дома, это не твой дом. Это чужая страна, ты
родилась в Нью-Йорке. Поняла? Повтори про себя сорок раз”.
– И все-таки, мне кажется, у вас должны быть русские корни,
– не унимался Рязанцев, – кстати, кто ваши родители?
– Они погибли в автокатастрофе, – быстро произнесла Маша, –
а насчет русских корней не знаю. Возможно, если поискать, отыщется какая-нибудь
славянская прапрабабушка в позапрошлом веке. Но вообще у меня была няня
русская.
– Можно вас называть Машей? Мне так проще. К тому же нам
предстоит общаться на людях, при журналистах, и будет нехорошо, если пойдут
слухи, что у меня новый пресс-секретарь американка.
– То есть вы хотите, чтобы я выдавала себя за русскую? – с
усмешкой уточнила Маша.
– Нет. Просто не надо афишировать, что вы американка. Маша –
это удобней, чем Мери.
– Да называйте как вам угодно.
– Маша, вы можете потом проверить машину, телефон, мой
кабинет?
– В каком смысле? – она удивленно отстранилась.
– На предмет всяких прослушек, жучков.
– Я? – Маша заставила себя рассмеяться звонко и весело. – Вы
думаете, я Джеймс Бонд?
