* * *
Рязанцев холодно извинился за опоздание, пожал Арсеньеву
руку, плюхнулся в кресло и прикурил от зажигалки-пистолета. На жаркое радостное
приветствие Лисовой ответил сквозь зубы:
– Привет, Светка. Свари нам, пожалуйста, крепкого кофе.
Спутницу свою, худенькую, стриженную под мальчика блондинку,
представил коротко и ясно:;
– Мой новый пресс-секретарь. Маша. Она была совсем
молоденькая, очень красивая, правда, такая бледная и усталая, что Арсеньеву
показалось, она сейчас заснет в кресле.
Светлана Анатольевна подскочила к Рязанцеву, мимоходом
поправила воротник его пиджака, склонилась к самому его уху, залопотала
удивленно и испуганно:
– Как это? Где ты ее взял, Женя, нельзя доверять такую
серьезную работу первой встречной…
Она говорила шепотом, но таким громким, что Арсеньев все
слышал. И сонная девушка Маша, безусловно, слышала.
Рязанцев в ответ только отмахнулся и, поморщившись,
произнес:
– Света, я просил кофе!
Лисова послушно закивала, попятилась к двери, ведущей внутрь
дома, но в проеме вдруг застыла и уставилась на незваную гостью испепеляющим
взглядом.
– Прежде всего, я хочу спросить вас, майор, – обратился
Рязанцев к Арсеньеву, – вы там уже разобрались с царапинами на лице у Вики?
Известно, что произошло? Почему у нее распух нос? Почему такие воспаленные
кровавые губы? Кто и зачем содрал ей кожу вокруг рта и на руках?
– Сейчас проводится повторная экспертиза, – неопределенно
промямлил Арсеньев, – пока можно достоверно утверждать, что Кравцова и Бриттен
получили пулевые ранения, которые вызвали повреждения, несовместимые с жизнью.
– Перестаньте, – поморщился Рязанцев и махнул рукой, – это я
и без вас знаю. Но я также знаю, что Вика сильно изменилась. Могли ее пытать,
насиловать перед смертью? Могли надругаться над трупом? Или Бриттен был тайным
садистом? Что там произошло?
– Евгений Николаевич, я не могу вам точно ответить, –
признался Арсеньев, – во-первых, не имею права, во-вторых, просто пока
неизвестно. т – Замечательно, – кивнул Рязанцев и презрительно фыркнул, –
отлично вы работаете, господа, поздравляю вас. Ладно, я буду говорить об этом
со следователем. Ее, кажется, зовут Зинаида Петровна?
– Зинаида Ивановна, – поправил Арсеньев и покраснел.
– Ясно. А ваше имя-отчество?
– Александр Юрьевич.
– Очень приятно. Итак, Александр Юрьевич, у вас есть ко мне
какие-то конкретные и срочные вопросы?
– Евгений Николаевич, скажите, в начале марта Кравцова
покупала машину “Фольксваген-гольф” цвета мокрого асфальта?
– Вроде бы, – Рязанцев несколько сбавил тон, успокоился,
видно почувствовал, что перегнул палку, все-таки здесь не митинг и не прямой эфир,
– мы говорили об этом, она просила у меня денег, она буквально заболела этой
машиной, именно “Фольксвагеном-гольф”, но я считал, что одного автомобиля
вполне достаточно.
– И денег не дали? – уточнил Арсеньев.
– Разумеется, нет. Сегодня очередная шуба, завтра машина,
послезавтра браслет из платины с бриллиантами, потом костюм от Шанель. Так же
невозможно, я все-таки политик, а не бандит.
– Но машину она купила?
– Заказала перегонщику из Гамбурга, именно “Фольксваген-гольф”.
Потом ей захотелось норковую шубу, она ее купила, это я знаю точно. А вот про
машину ничего определенного вам сказать не могу. Почему вас это вдруг так
заинтересовало?
Саня не успел ответить.
– Женя, можно тебя на минуту? – громко и обиженно произнесла
Лисова, которая все еще стояла в дверном проеме.
– Да, Света, я тебя слушаю.
– Нет, я могу сказать только наедине. Это очень важно.
– О Господи, – простонал Рязанцев, неохотно поднялся и вышел
в коридор. Лисова закрыла дверь.
На веранде воцарилась тишина. Арсеньев встретился взглядом с
Машей, она ему улыбнулась.
– Меня зовут Александр Юрьевич Арсеньев, – представился он.
– Да, я уже знаю. Очень приятно, – она провела рукой по
своим светлым стриженым волосам, Саня вдруг подумал, что она подстриглась так
коротко совсем недавно и все не может привыкнуть, – Мери Григ.
– Мери? А почему Евгений Николаевич называет вас Машей?
– Для конспирации. На самом деле ему так проще, – она опять
улыбнулась, мягко, сонно, и повертела головой, разминая затекшую шею. – Вы тоже
можете меня так называть. А еще лучше по имени-отчеству. Моего папу звали
Эндрю, по-русски это Андрей. Вот, пусть я буду Мария Андреевна. Мне нравятся
ваши отчества, ни у кого больше их нет.
– Вы из Америки? – догадался Арсеньев.
– Я вчера прилетела из Нью-Йорка. Думала, буду здесь
спокойно собирать материал для диссертации, но сразу удостоилась чести стать
пресс-секретарем Машей, – она опять улыбнулась и зевнула, прикрыв рот ладошкой,
– не знаю, что из этого выйдет.
Тут только Арсеньев уловил легкий акцент и спросил:
– Вы давно знакомы с Евгением Николаевичем?
– Не очень. Четыре года назад я слушала его лекции в
Гарварде, но после этого мы не виделись.
– Как же вам удалось удостоиться такой чести, сразу стать
пресс-секретарем?
– Повезло, – она развела руками, – я вообще везучая. На
самом деле это вышло почти случайно. Меня пригласили на работу в один крупный
медиа-концерн. Не здесь, конечно. Дома, в Америке. Концерн оплатил мою поездку,
им надо, чтобы я повышала квалификацию. Мой будущий шеф – приятель Рязанцева.
Когда стало известно о несчастье с Викторией Кравцовой, шеф попросил меня
временно заменить ее. С одной стороны, это довольно странно, я ведь впервые в
России, у Евгения Николаевича целый штат людей, более компетентных, чем я, но,
как мне объяснили, есть некоторые психологические нюансы. Лучше, если рядом с
ним будет человек со стороны, никак не связанный с его привычным окружением.
– Ну да, это можно понять, – кивнул Арсеньев, – значит, вы
учитесь в Гарвардском университете?
– Заканчиваю аспирантуру.
– Кто вы по образованию?
– Психолог. Училась на факультете психологии, но постоянно
бегала слушать лекции на факультет славистики. В итоге тема моей диссертации
звучит так: “Средства массовой информации и влияние новых политических
технологий на самосознание людей в разных слоях общества посттоталитарной
России”.
