– Погодите, погодите. Там какая-то мрачная история, кажется,
погибла девочка, ее одноклассница, Лена, Люда, Лида… – он прикрыл глаза и защелкал
пальцами.
– Люба, – подсказал Арсеньев.
– Да, кажется, но я не понимаю, к чему вы…
– Вам об этом кто рассказывал? Жена?
– Нет. Теща.
– Вы точно помните?
– О да, тещу свою покойную я никогда не забуду, – он
усмехнулся, – каждое ее слово врезалось в память навечно, так сказать,
отпечатано в мозгу каленым железом.
– Ну если каленым железом, я бы хотел услышать подробности.
Что именно вам рассказала теща про девочку Любу? Когда, почему и при каких
обстоятельствах она вам это рассказывала?
– Обстоятельства были самые неприятные. Это связано с первой
попыткой самоубийства. Галя наглоталась таблеток. Впрочем, тут вам лучше
поговорить с врачом. Я как тогда ничего не понял, так до сих пор не понимаю.
Три раза она пыталась покончить с собой. Сначала таблетки, потом петля, потом
окно на десятом этаже. После таблеток, то есть после первой попытки, ее мать
рассказала мне историю про погибшую одноклассницу.
– Можно немного подробней? – попросил Арсеньев.
– Да что подробней? Какая-то девочка утонула у Гали на
глазах. Кстати, а вы откуда знаете, как ее звали?
– От Светланы Анатольевны. Она считает, что ваша жена убила
свою подругу девочку Любу. Нарочно утопила.
– Что? – Рязанцев засмеялся. – Послушайте, ну вы же взрослый
человек, и у нас серьезный разговор. Светка не могла вам сказать такую
глупость, я даже не желаю это обсуждать, – он фыркнул и потянулся за очередной
сигаретой. – так вот, после первой Галиной попытки самоубийства теща,
разумеется, во всем обвинила меня. И знаете, в чем конкретно я был виноват? –
он сделал торжественную паузу и с кривой улыбкой произнес:
– В том, что уговорил Галю съездить на море. Вы понимаете
эту логику? Я нет. До сих пор не понимаю.
– Я не случайно спросил вас, боится ли Галина Дмитриевна
воды, – напомнил Арсеньев.
– Да совершенно не боится, чушь это. Все дело в эгоизме тещи
и в том, что она всю жизнь пыталась меня уязвить, сделать назло, настраивала
Галю против меня. Каждый раз, когда возникала возможность съездить на море всем
вместе, теща срочно заболевала, и Галя оставалась в Москве. Но в тот раз я
настоял на своем. Вы представить не можете, сколько потребовалось сил и
времени, чтобы убедить Галю отправиться всей семьей в Ниццу, на Лазурный берег.
Мой друг, Джозеф Хоган, которого вы, Маша, хорошо знаете, пригласил меня с
семьей погостить на его вилле. Отказаться значило обидеть Джозефа. Он не хотел
слушать никаких возражений. Это было правда замечательно. Только представьте:
начало июня, Лазурный берег. Но с Галей с самого начала творилось нечто
ужасное. Она вообще не выходила на улицу, сидела в комнате с закрытыми окнами и
задернутыми шторами и вела себя совершенно невыносимо. На третий вечер мы
собирались пойти ужинать с Джозефом. Он заказал столик в лучшем ресторане на
набережной, у самого моря. И можете себе представить, посреди ужина Галя
вскочила и убежала, ничего не объясняя. Разумеется, вечер был испорчен. А ночью
она заявила, что ей надо срочно лететь в Москву, будто бы она что-то там
почувствовала, из ресторана побежала звонить матери, и оказалось, что мать
заболела. Знаете, я уже так устал, что не возражал, отвез ее утром в аэропорт и
остался с детьми еще на неделю, – он закрыл глаза и принялся массировать виски.
– Сколько мне пришлось пережить, какой это был ужас.
– А вам не пришло в голову, что Галина Дмитриевна
действительно страдает водобоязнью? – осторожно спросила Маша.
– Ерунда, – он раздраженно махнул рукой, – она бы мне
сказала. И потом, ее ведь обследовали врачи, и ни о какой водобоязни речи не
было. Все фантазии покойной тещи, и хватит об этом. Когда мы вернулись, я
узнал, что Галя пыталась покончить с собой, выпила таблеток десять снотворного.
К счастью, с ней рядом была Света. Она вовремя почуяла неладное и сделала все,
что нужно.
– Вызвала “скорую”?
– А? Нет, она справилась сама.
– Как это?
– Промыла Гале желудок, и все. Если сделать это сразу, то
ничего страшного. Нет, вы поймите, я очень известный человек, тогда шла
предвыборная кампания, и если бы стало известно, что моя жена пыталась
покончить с собой…
– Да-да, это понятно, – кивнула Маша, – скажите, Галина
Дмитриевна как-то потом объяснила свой поступок?
– Нет. Она все отрицала. То есть она сказала, что ничего не
помнит, ей казалось, будто она просто приняла перед сном несколько таблеток
валерьянки. А вообще, знаете, все, что касается Галиной болезни, вам может
рассказать ее лечащий врач. Мне тяжело это вспоминать, учитывая мое состояние…
– Погодите, получается, что единственным свидетелем первой
попытки была Лисова? – перебил его Арсеньев. – А вторая попытка? Вы сказали,
это была петля?
– Ну да, примерно через полгода после случая с таблетками
она пыталась повеситься здесь, на чердаке.
– Кто же ей помешал на этот раз? – спросил Арсеньев. – Опять
Светлана Анатольевна?
– Да. Откуда вы знаете?
– Я просто предположил. Можно немного подробней? Как это
произошло?
– Мы переезжали в этот дом, я с детьми оставался в
московской квартире, Галя со Светой отправились сюда разбирать вещи, наводить
порядок. На чердаке стояли коробки с книгами, еще не распакованные. Ночью Гале
якобы понадобилась какая-то книга, она отправилась на чердак. Света
забеспокоилась, поднялась к ней и увидела, что она стоит на табуретке и
пытается привязать веревку к крюку, на котором висит лампочка.
– Опять Галина Дмитриевна все отрицала? – спросила Маша, и
по лицу ее скользнула грустная улыбка. – Она, вероятно, сказала, что хотела
просто вкрутить лампочку?
– А веревка была от ящика с книгами, – задумчиво добавил
Арсеньев.
– Да, все именно так, – раздраженно крикнул Рязанцев, – я не
понимаю, куда вы клоните?
– Пока никуда, – пожала плечами Маша, – мы просто слушаем
вас и задаем вопросы, когда что-то неясно. Расскажите, пожалуйста, о третьей
попытке. Там вроде было окно?
– Она пыталась выброситься, и опять рядом оказалась Лисова,
которая ее спасла, и опять ваша жена все отрицала?
– Нет! – рявкнул Рязанцев. – Я снял ее с подоконника, я спас
ее, и она ничего не отрицала.
* * *
– Все натуральное: и борода, и бакенбарды. У меня волосы на
лице растут со страшной скоростью. Вернусь в Москву, сбрею, – Всеволод
Сергеевич Кумарин наклонился и поднял с земли Христофора, посадил его к себе на
ладонь. – Вы даже спасибо не сказали, – заметил он и почесал котенка за ухом.
