– Почему? – тихо спросил Арсеньев.
– Как почему? Любила.
– А Лисова?
– Тоже любила, – Маша улыбнулась, – и до сих пор любит.
Обожает. Обидно, да?
– Еще бы, – вздохнул Арсеньев, – меня, например, так никто
никогда не любил и не обожал. Почему одному все, а другому фиг с маслом? Но я
все-таки не понимаю, в чем была конечная цель Лисовой? Вот она добилась, чего
хотела, потратила на это лучшую половину жизни, свела с ума жену Рязанцева, что
само по себе почти невероятно. Но что она за это получила? Должность горничной
у его любовницы?
– Для нее это вовсе не финал. Тем более любовницы тоже
теперь нет. Правда, в данном случае Лисова ни при чем. Тут поработал кто-то
другой. Ох, ладно, – Маша спохватилась и легонько шлепнула себя по губам, – мы
об этом пока говорить не будем.
– Да, не стоит, – согласился Арсеньев, – значит, вы
считаете, что Лисова звонила в прямой эфир и в больницу. Зачем?
– Ну как же! Ее божество должно было срочно узнать правду о
вероломной любовнице, правду, снабженную неопровержимыми доказательствами. Ее
так распирало, бедную! А что касается звонка в больницу, он, вероятно, стал
всего лишь продолжением долгой, многолетней игры. Чтобы свести человека с ума,
надо как-то действовать. Мы уже знаем, что ей удалось инсценировать две попытки
самоубийства Галины Дмитриевны, и примерно представляем, каким образом. Думаю,
остальные подробности сможем узнать завтра, в больнице.
– С таблетками и с веревкой на чердаке – да, – согласно
кивнул Саня, – это могло быть инсценировкой. А с попыткой выброситься из окна?
– Тут много разных вариантов. Мы же с вами не присутствовали
при этом. Они серьезно поссорились, кричали друг на друга. Перед этим уже две
попытки произошли, и он подсознательно ждал следующей. Она могла встать на
подоконник, чтобы поправить штору, да мало ли зачем? Он ведь сказал, что окно
было закрыто, и она только дергала ручку.
– Но потом она не отрицала… – напомнил Арсеньев.
– Она устала отрицать. Она самой себе уже не верила. Вот,
кажется, мы приехали, – Маша огляделась, – здесь, направо, второй подъезд.
– Завтра в девять я за вами заеду, – сказал Арсеньев, – у
вас есть будильник?
– Спасибо, я могу добраться сама, вон моя машина. А
будильник есть в телефоне.
– Можно, я все-таки заеду? Вы плохо знаете Москву,
заблудитесь, тем более спать осталось совсем мало, вы еще не привыкли к разнице
во времени, – у Арсеньева опять запылали уши, он прирос к ступеньке крыльца и
старался на Машу не смотреть.
– Конечно, будет лучше, если вы за мной заедете утром, –
улыбнулась Маша, – я, честно говоря, сама хотела вас об этом попросить, но не
решалась. Вам ведь придется вставать на полчаса раньше. Ну спокойной ночи? –
она стала набирать код на домофоне. – Да, мы договорились пока не касаться этой
темы, но все-таки я должна вам сказать. Просто не смогу уснуть, если не скажу,
потому что буду все время об этом думать.
– О чем же?
– О “Фольксвагене-гольф” цвета мокрого асфальта. Перед
ветровым стеклом брелок, скелет в кружевной юбочке. Передняя левая дверца
заедает, номер кончается на “МЮ”. Я видела эту машину сегодня, на стоянке возле
здания Госдумы. Это машина Феликса Нечаева.
* * *
Григорьев свернул на свою улицу и сразу увидел, что на его
высоком крыльце, на верхней ступеньке, перед дверью кто-то сидит. Подойдя
ближе, он узнал Макмерфи. Это было почти невероятно. Билл сидел и читал газету.
"Вот и все, – отрешенно подумал Григорьев, – значит,
“хвост” был, а мы с Кумариным и не заметили. Стареем. Ну ладно, рано или поздно
это должно было случиться.
Почему-то свой провал он представлял именно так. Макмерфи на
пороге его дома. Вроде бы все спокойно, а в доме уже обыск. Первые несколько
слов, приветливых, с улыбкой, потом чуть более серьезно: нам надо поговорить,
Эндрю.
Андрей Евгеньевич оглядел улицу. Никаких чужих машин, ничего
подозрительного. Только Билл в потертых голубых джинсах и мятой застиранной
футболке цвета хаки с крупной надписью “ГАРВАРД” на спине и на груди.
– Привет, Эндрю, – Макмерфи заметил его, помахал рукой и
отложил газету. Ветер тут же подхватил ее и понес через низкую оградку, на
тротуар.
– Привет, Билли. Что-нибудь случилось? – Григорьев скользнул
глазами по двери, по окнам. Дом выглядел пустым и спокойным.
– Ты где был? – спросил Макмерфи.
– В зоомагазине, – Григорьев улыбнулся широко, простодушно и
счастливо, – вот, смотри!
Он уселся на ступеньку рядом с Макмерфи, поставил на колени
сумку, приоткрыл ее. Внутри, свернувшись калачиком, спал белый котенок.
– Ого, ты все-таки решился? – тихо присвистнул Билли. –
Неужели точно такой? И глаза голубые?
– Голубые, – кивнул Григорьев, продолжая улыбаться.
– Как же ты нашел его?
– Это он меня нашел, через газету, по объявлению. А в
магазин я ходил, чтобы купить для него все необходимое. Я уж успел забыть, как
много всего нужно маленькому котенку.
– Да, – кивнул Макмерфи, – сумка отличная. И вообще, я тебя
поздравляю. Как назвал?
– Конечно, Христофором, – Григорьев прикрыл сумку, достал
сигареты, – знаешь, он бандит ужасный. Сейчас я его выгулял хорошо в
Проспект-парке, он наигрался, наелся, теперь, надеюсь, поспит, даст нам
поговорить спокойно. Так что случилось. Билли?
– Это я у тебя хотел спросить, Эндрю, – криво усмехнулся
Макмерфи, отворачиваясь от дыма.
– Спрашивай, – кивнул Григорьев.
– Зачем ты ездил к Маше домой?
– Она позвонила, попросила найти кое-что в ее столе и
прислать по факсу в посольство. Макмерфи порылся в своей спортивной сумке,
вытащил несколько листков с фотороботами и протянул Григорьеву.
– Вот это?
– Зачем спрашиваешь, если сам знаешь? – пожал плечами
Григорьев.
– Знаю, но не все, – Макмерфи показал бумажку с одной
строчкой: “Внимание! Брови, ресницы, зубы”, – объясни, пожалуйста, кто этот
человек и что это значит?
– Долгая история, – вздохнул Григорьев, – может, зайдем в
дом? Я кофе сварю.
В доме действительно было пусто и спокойно. Никаких следов
обыска, ничего. Григорьев усадил Макмерфи в маленьком внутреннем дворике, под
японской яблоней и стал варить кофе, отвратительный, жидкий, без кофеина.
Котенок проснулся, вылез из сумки, выскреб оттуда лапой свою игрушечную мышь и
занялся ею. Григорьев с подносом отправился во дворик, сел напротив Макмерфи и
рассказал о лысом ублюдке, который когда-то напал на Машу.
