– Я так и думал, – кивнул Егорыч, – я вас предупреждал.
– Женя! Опомнись! Ты остаешься совсем один, тебе не на кого
будет опереться, опомнись, Женя! – повторяла Лисова, пока Егорыч выволакивал ее
на улицу. – Пустите меня, я должна собрать вещи!
Арсеньев и Маша молча наблюдали, как Егорыч и охранник,
ожидавший у крыльца, потащили Светлану Анатольевну к воротам. Рязанцеву,
наконец, удалось закурить, он сидел, отвернувшись к стене, и над его головой
поднимался слоистый дым. На диване, в углу, осталась валяться книга Шарлотты
Бронте “Джен Эйр” в мягкой обложке, заложенная посередине пробитым
троллейбусным талончиком.
– Евгений Николаевич, вам надо забрать жену из больницы, –
сказала Маша, когда затихли крики Лисовой, – она поправится дома, не скоро, но
поправится. Ее нельзя колоть психотропными препаратами, они ее искалечат, ей
нужны только покой и любовь.
– Пожалуйста, оставьте меня, – не поворачиваясь к ним лицом,
Рязанцев помотал головой, – я хочу побыть один.
– А вы не хотите узнать, что на самом деле происходило в
вашей семье, с вашей женой все эти годы? – спросил Арсеньев.
– Потом. А сейчас уйдите.., нет, стойте. Маша, вы должны
подумать, как лучше организовать прессу. Надо дать несколько жестких материалов
о происках моих тайных недоброжелателей и завистников, чтобы обязательно был
упомянут этот идиотский звонок. Список журналистов возьмите у Феликса. Все,
спасибо. Я позвоню вам.
– Феликс Нечаев задержан по подозрению в убийстве Виктории
Кравцовой, Томаса Бриттена и еще одного человека, – сказал Арсеньев.
Рязанцев наконец соизволил повернуться к ним лицом:
– Феликс? Это ничтожество? Погодите, вы сказали, он убил еще
одного человека. Кого же?
– Проститутку с подмосковной трассы. Рязанцев закрыл глаза,
погладил свои небритые серые щеки, словно хотел проверить, на месте ли харизма,
и спросил растерянно:
– А зачем он убил проститутку?
Эпилог
В семь вечера Маша все-таки ужинала в ресторане, но не со
Стивеном Ловудом, а с Саней Арсеньевым.
– Где же он раздобыл пистолет? – спросила она, когда они
уселись за столик.
– Нашел в багажнике “Фольксвагена-гольф”, под запаской. И
счел это особым знаком, поскольку машина была от Вики, решил, что она ему как
бы вручила это оружие.
– Он только в трех убийствах признался?
– Пока да. А что?
– Так. Ничего. Каким же образом к нему попала машина
Кравцовой?
– Она ее купила за восемь тысяч, а потом увидела шубу тоже
за восемь тысяч, о которой мечтала всю жизнь, и решила быстро продать машину.
– Это вам кто рассказал?
– Сам Нечаев. Они вместе зашли в меховой магазин в
Столешниковом переулке.
– И что дальше?
– Он давно хотел именно такую машину, у него были эти восемь
тысяч.
– Откуда?
– Во время последней пиар-кампании Рязанцева они все хорошо
заработали, он в том числе. Он купил ей шубу, опустошив свою кредитку, она
оформила ему доверенность на машину, прямо там, в Столешниковом, в ближайшей
нотариальной конторе. И в тот же день он обнаружил в багажнике под покрышкой
пистолет.
– А дубликат ключа от ее квартиры он сделал заранее?
– Нет. Ему не нужен был ключ. Она сама открыла ему дверь.
Дело в том, что на всех их вечеринках он выполнял роль оператора, снимал
любительской видеокамерой. В тот вечер Кравцова позвонила ему очень поздно,
часов в двенадцать, и попросила привезти срочно кассету, отснятую на дне ее
рождения в закрытом клубе, неделей раньше. Он ехал и надеялся, что она позвала
его не только из-за кассеты. Он очень давно ждал, когда же она его позовет. Но
застал у нее Бриттена. Они посидели, выпили виски, часа в три он стал собираться
домой, но тут все вспомнили, что он много выпил, Кравцова предложила ему
остаться до утра. Он улегся на диван в гостиной, но не мог уснуть, сначала
прислушивался к тому, что происходит в спальне, потом отправился в душ,
охладиться слегка, и там, в шкафчике, нашел широкий лейкопластырь, ножницы,
упаковку с резиновыми перчатками. Прокрался в спальню, они уже спали. Долго на
них смотрел. Сначала выстрелил в Бриттена, Вика проснулась, и он еще целый час
над ней издевался, прежде чем убить. Выстрелил он в нее, когда она уже не
дышала.
– Погодите, а пистолет? Он что, вошел в квартиру уже с
пистолетом?
– Нет. Когда было решено, что он остается ночевать, он
спустился вниз, к машине, чтобы забрать из бардачка банку с травяными капсулами
для похудания, которые принимал на ночь регулярно, заодно прихватил и пистолет.
– А губная помада?
– Просто взял у Кравцовой, выбрал самую яркую и водостойкую.
Потом очень тщательно убрал квартиру, надел на Вику те драгоценности, которые
ему больше всего нравились, накрасил ей губы и ушел. А на следующую ночь
отправился искать подходящую проститутку, чтобы все повторить, но только уже
без пистолета, – Саня замолчал, ожидая, пока официант расставит на столе
тарелки с закусками.
Маша мелкими глотками пила минеральную воду. Ему показалось,
что стакан в ее руке слегка дрожит.
– Он как-то объяснил, почему ему пришла в голову идея
заклеить ей рот лейкопластырем? – спросила Маша шепотом, когда отошел официант.
– Да, он рассказал, что проделал это уже однажды, очень
давно, в ноябре восемьдесят пятого. Он служил в армии, в стройбате, строил под
Москвой генеральскую дачу. Рядом находился детский санаторий. Завхоз торговала
самогоном, и солдаты бегали туда ночами. Там было много красивых девочек.
Как-то он получил увольнительную, съездил в Москву, в гостях у какого-то
приятеля посмотрел по видео классный триллер про парня, который заклеивал
девочкам рты лейкопластырем, насиловал и душил их. Это произвело на него такое
сильное впечатление, что он не мог ви спать, ни есть. И однажды украл в
медпункте рулон широкого пластыря. Он даже рассказал, почему до-пал в медпункт.
Ему лицо опалило во время сварочных работ. Были небольшие ожоги, сгорели брови
и ресницы. Так вот, когда пришла его очередь бежать ночью за самогоном, он
прихватил этот рулон, а заодно и ножницы. Попав в санаторий, долго не мог найти
завхоза, поднялся на третий этаж и увидел, как воспитательница тащит за руку
девочку лет двенадцати, босую, в ночной рубашке. Она была худенькая, беленькая,
очень красивая, прямо как в том кино. Его никто не заметил. Он спрятался.
Воспитательница завела девочку в какую-то комнату, заперла дверь и удалилась.
Он подождал немного, вылез из своего укрытия, обнаружил, что ключ торчит
снаружи, вокруг никого, и вошел в комнату, – Арсеньев помолчал, закурил и
заметил, что Маша опять стала совершенно белая, как тогда в больнице.
