— Благодаря вашему дяде, — сказал Ливенцов.
— Вклад Ивана Павловича в наш прогресс трудно переоценить, — согласился Зубов. — Лекарства, технологии, знания… Представляете, как было трудно достать это прежде? Мало того, что не купишь, так почти все засекречено!
— Почему вы не обратились к руководству СССР? Или Российской Федерации?
— А вы подумайте!
Я подумал и вздохнул.
— Вот-вот! — подтвердил Зубов. — Мы не хотим, чтоб нам выставили условия, вроде тех, что мы — Союзу. Мы великолепно осведомлены о вашей истории — как новейшей, так и прошлой. Иван Павлович снабжал нас источниками. Наши студенты учатся по вашим учебникам, наши инженеры изучают ваши технологии, наши медики создают лекарства по вашим прописям. Если мы чего-то не можем, то покупаем. Проходчик для нас — это жизнь. Как видите, я откровенен.
— Не совсем! — вмешался Ливенцов. — Не скрывай, Яков!
— Нам грозит не только война, — сказал Зубов со вздохом. — Страна на пороге революции. Как начальник Корпуса жандармов я знаю это лучше других. Поначалу все было хорошо. Наши ученые изучили вейский язык, создали его словарь, письменность. Предания веев собрали и систематизировали, их издавали большими тиражами. Вейский язык преподавали в школах и университете. Два народа жили в мире и согласии, чему немало способствовали смешанные браки. Все переменилось в одночасье. Вейский язык запретили, а представителям коренного населения закрыли дорогу во власть.
— Как в Прибалтике — «оккупантам»!
— Только с обратным знаком — «оккупанты» оттеснили коренных. И там и здесь громкие лозунги, но, по сути, борьба за власть и богатство. Веи недовольны существующим порядком вещей, особенно образованная часть общества. Политические партии в стране запрещены, но они действуют в подполье. Издаются запрещенные газеты. Этому активно содействует Союз, он заинтересован разложить нас изнутри. Подпольщики получают большие суммы от местных купцов. Отстранив веев от власти, мы совершили непростительную ошибку. Не имея возможности руководить государством, они пошли в экономику — и преуспели. В их руках сосредоточено национальное богатство. Ситуация напоминает Россию начала века. Стоит нам проиграть войну, как все рухнет.
— Хотите спасти трон?
— То, что я вам сейчас скажу, Илья Степанович, — государственная измена, но я буду откровенен. Мне все равно, кто будет управлять Новой Россией — монарх, парламент или президент. Я боюсь за страну. Революция разрушит ее, как это случилось в 1917-м. Не пеняйте за высокий штиль, но это моя Родина. Это красивая страна, как вы, наверное, заметили. Я здесь вырос, здесь живут мои родители и ближайшие родственники. Мне нечего делить с веями, тем более, как я имел возможность убедиться, к чистокровным ари я не принадлежу.
— Посмотрел? — засмеялся Ливенцов.
— Первым делом!
— Двойная?
— Именно!
— А я женат на вейке.
— Я б поделился, — сказал я, — уздечкой. Только не думаю, что получится.
Они захохотали. Ливенцов, смеясь, наполнил стопки.
— За дружбу?
— Попозже! — попросил я. — Расскажите о Ненашеве. Как он нашел проход?
— Говорил, что случайно. Рыл погреб и нашел стену.
— А кольцо?
— Лежало рядом. Он подобрал, надел на палец — стена открылась. Он прошел и сразу наткнулся на казачий разъезд. Его отвели в штаб, где все и выяснилось. Можете представить нашу радость! Первый Проход с сорок первого года! Связь с родиной предков! Ненашева попросили помочь, он согласился.
— У него здесь была семья?
— Откуда вы знаете? — изумился Зубов.
Я полез в сумку и достал фотографию. Зубов и Ливенцов наклонились, чтобы рассмотреть.
— Ее звали Пелагея Тертышкина, — сказал есаул, кладя снимок на стол. — Из нашей станицы, сирота. Погибла три года назад — артиллерийский обстрел со стороны Союза.
— Тертышкина?
— Мать Рика и Улы. Отец — Ненашев.
— Выходит…
— Ваши брат и сестра, правда, троюродные.
— Они знают об отце?
— Ненашев не мог им этого сказать — в целях безопасности. Если б очхи узнали о семье проходчика… Это был один из самых охраняемых секретов государства. По этой причине Рик и Ула носят фамилию матери. Считалось, что Ненашев купец, потому постоянно уезжает. Когда Рик подрос, то стал подозревать, что у отца другая семья, начались размолвки. Ненашев по этому поводу сильно переживал. В последний раз он не пошел домой, попросил вызвать Улу в штаб — попрощался с ней здесь. Он чувствовал, что не вернется. Ваш дядя, Илья Степанович, был редкой души человек, порядочный и бескорыстный. Многие считают его святым. Я принадлежу к этому числу.
В гостиной наступило молчание. Нарушил его Зубов:
— В последний раз, когда мы виделись с Иваном Павловичем, он заговорил о преемнике. Выглядел он неважно и предчувствовал… Я спросил, есть ли кто на примете. Ненашев ответил утвердительно. Вот его слова: «У двоюродного брата есть внук, Степан воспитал его сам. Я этого парня не видел, но уверен, что он достойный человек — Степан не мог вырастить плохого». Полагаю, Иван Павлович хотел с вами встретиться, но не успел. Однако он не ошибся.
Я встал.
— Вы не обязаны брать эту ношу, — продолжил подполковник. — Это трудно и опасно…
— Бывало и хуже. На данный момент я безработный. К тому же я принял наследство.
— Я был уверен! — воскликнул Ливенцов. — Позвольте ваше здоровье, Илья Степанович?
— На брудершафт! — предложил я…
Из столовой я выбрался в отличнейшем расположении духа. И только сейчас вспомнил об Александре. Судя по времени, фильм давно кончился. Я поднялся по лестнице и постучал в дверь. Мне не ответили, и я нажал на ручку.
Александра сидела на стуле. Две влажные дорожки прочертили на ее лице извилистые следы.
«Вот те раз! — подумал я. — Счастливая любовь…»
— Мелисента и Сэм! — всхлипнула она, увидев меня. — На звездном мосту…
Я бросил взгляд на стол. Рядом с погасшим ноутбуком стоял пустой графин и бокал. Печенья в корзиночке оставалось немного. Вино и сласти…
— Александра Андреевна! — Я присел и заглянул ей в глаза. Они были мутноваты. — Пожалуйста! — Я достал носовой платок и вытер ей слезы.
Она забрала у меня платок и шумно высморкалась.
— Меня никто не любит! — сказала тоном маленькой девочки.
— Это неправда! — заверил я.
— Меня выгнали из столовой!
— Там была лекция. Фильм много интереснее.
— Ты говорил, что я красивая! Предлагал замуж! («Да! — подумал я. — Язык ты наш!») Сам же взял и подарил котика вейке!
