– Напомни, кто ты: карточный шулер или частный сыщик?
– Ни то и ни другое, – ворчливо ответил он. – Я идиот, который готов впутаться в историю из-за красивой мордашки. Мозги к ней, к сожалению, не прилагаются.
– Действительно идиот, – кивнула я.
– Держи при себе свои секреты, я все равно о них узнаю, – ответил он и даже улыбнулся, однако раздражение скрыть не сумел или не хотел, а я гадала, что вызвало это самое раздражение: мое нежелание открыть ему душу или было что-то еще? – Едем за твоими вещами? – направляясь в сторону проспекта, спросил Феликс.
– Давай заглянем в музей восковых фигур.
– Зачем?
– Расширим кругозор.
Вряд ли идея его вдохновила, но он включил навигатор, и через пару минут мы узнали, что музей занесен на карту города, и двинули по проложенному компьютером маршруту.
Находился музей в самом центре, от областной библиотеки в пяти троллейбусных остановках. Пока мы туда добирались, Феликс помалкивал, что позволило мне поразмышлять. Газетная заметка не шла из головы. Посетившую меня догадку принять можно было лишь с большой натяжкой, уж очень шаткой и фантастичной она казалась, но если все-таки принять, то становилось ясно, почему брат сам предложил Коршунову объединить бизнес, точнее, что заставило его сделать это предложение. Вовсе не угроза его жизни, как это могло бы показаться. Виктор человек не робкого десятка, терпеть не мог, когда на него давили, и был способен постоять за себя. Но если моя догадка верна... тогда ему просто не оставили выбора...
Музей оказался совсем маленьким. В шести комнатах бродили человек десять посетителей, в основном дети. В последней, шестой комнате с табличкой «Известные маньяки» из полумрака выступали несколько фигур. Ближайшая, с красивым мужским лицом, с бородкой клинышком, одета в камзол, расшитый золотом. Табличка в ногах гласила «Синяя Борода».
– Синяя Борода, – вместе со мной прочитав надпись, удивился Феликс. – Это ж сказки.
– Его прототипом был Жиль де Ре, – блеснула я познаниями.
– Что за тип?
– Маршал Франции, сподвижник Жанны д’Арк. Ты ее не знаешь.
– Какая жалость. А за что чувака в маньяки?
– Его обвинили в многочисленных убийствах детей.
– Детей? А я-то думал, он специализировался исключительно на женах, не в меру любопытных. Грех вполне извинительный. У самого руки так и чешутся.
– Найди им какое-нибудь применение.
Вторым маньяком оказался Иван Грозный, с безумным лицом и всклокоченными волосами, у его ног лежал убиенный им сын. Композиция воспроизводила известную картину, но смотреть на царевича было неприятно из-за чрезмерной натуралистичности: кровь казалась настоящей. Но Джек Потрошитель в этом смысле его переплюнул. Из темноты выплывала фигура со злодейской физиономией, подсвеченной снизу лампами, вмонтированными в пол. В руках бритва со следами крови, у ног жертва, девушка в платье конца девятнадцатого века, шея залита кровью, а лицо... должно быть, художник изрядно потрудился, но лучше бы он этого не делал. Не будь я в музее, решила бы, что передо мной настоящая жертва – столько боли, ужаса и безнадежности было в ее лице.
– Сюда и детей пускают! – нахмурился Феликс.
– А что ты скажешь о художнике, который это создал? – спросила я.
– Скажу, что он сам маньяк.
– В кои-то веки наши мнения совпадают. Кстати, этот шедевр дело рук твоего соседа.
– И ты еще спрашиваешь, зачем мне пистолет.
В квартиру родителей мы попали уже ближе к вечеру. Заглянув во все комнаты, никаких перемен я не обнаружила, видимо, гости более не появлялись или вели себя куда осмотрительнее. Быстро собрав необходимые вещи, я прихватила ноутбук и зашагала к выходу, Феликс ждал меня в прихожей. Он уже полчаса жаловался на муки голода, и, покинув квартиру, мы поехали в ресторан. Я-то предложила вариант подемократичнее, даже вызвалась сама что-нибудь приготовить и услышала в ответ: Феликс готов съесть из моих рук все, что угодно, но пока я это «что угодно» приготовлю, он скончается в мучениях, а на кафешки у него стойкая аллергия. В результате мы оказались в зале с зеркалами и канделябрами, где Рогозин отдыхал душой, а я чувствовала себя не в своей тарелке. Расплачивался, конечно, он и оставил сумму, превышающую мою месячную зарплату на турбазе, что позволило мне усомниться в его рассудке. Сомнения я высказала, а Феликс усмехнулся:
– Начинай приспосабливаться. У меня дорогие привычки, да и ты теперь девушка с приданым.
– Мы не сможем создать ячейку общества, – с грустью заметила я.
– Это еще почему?
– Ввиду несовместимости взглядов и привычек.
– Нет ничего проще, я поменяю взгляды, ты – привычки, и будет не ячейка, а просто загляденье. Кстати, ты так и не объяснила: что тебе понадобилось в музее? – спросил он по дороге домой.
– Я же сказала, автор этих шедевров – твой сосед, теперь и мой тоже. По крайней мере, Джека Потрошителя точно ваял он.
– Прискорбное открытие, но сосед-то тебе чем интересен? Милой привычкой шнырять у чужих дверей?
– И этим тоже.
– Ну, дорогая, так полгорода можно подозревать.
Оставив машину на подземной парковке, мы поднялись на нужный этаж. Я направилась к двери Витькиной квартиры, но Феликс ухватил меня за руку.
– Жить будем у меня.
– Я без загса не могу, – покачала я головой.
– Кончай дурить. В моей квартире безопасней. В твоей мне всю ночь придется торчать в холле, таращась на входную дверь. Оно мне надо?
– Ты успел свести знакомство со злодеями, так что они быстро сообразят, где меня искать, если ты об этом.
– Вдруг повезет, и они не такие умные? – Феликс открыл дверь своей квартиры и легонько меня подтолкнул. – Черт, – буркнул он, поставив спортивную сумку с моими вещами на пол. – Надо было внести тебя на руках. Повторим?
– Ты – охотник за приданым, – напустив в глаза меланхолии, заметила я.
– В третий раз повторяю: своего бабла немерено.
Он подмигнул и направился в кухню, а я в спальню, которую Феликс милостиво уступил мне, решив, что сам ночи будет проводить на диване в гостиной. На то, чтобы распаковать сумку, ушло минут десять, и мы вновь встретились за барной стойкой, украшением которой были две чашки с дымящимся напитком. Устроившись на высоком стуле, я прихлебывала кофе, Феликс, сидевший рядом, протянул руку, положил ее на мою спину у основания шеи, а потом начал легонько массировать.
– Это что, прелюдия к ночи любви? – спросила я с усмешкой.
– Ты сидишь, уставившись в одну точку, не худо бы тебе немного расслабиться. Хотя против ночи любви я не возражаю.
– На самом деле меня мучает совесть. Вряд ли твоим подружкам понравится мое присутствие здесь, а лишать тебя их общества, пожалуй, нечестно. Ты не похож на парня, склонного к воздержанию.
