– Что ж, тогда вопросов к вам больше нет. Я уверен, что вы не станете покрывать убийцу. Ведь аватары не лгут?
Ты прав, человек. Аватары не лгут. Аватары защищают.
Жаль, не всегда удается.
…Понедельник – день тяжелый. Это – аксиома с сотней сотен практических подтверждений. А сегодняшний с лихвой перекупил понедельники, на которые по ошибке бога Удачи пришлись четные грани кубика.
Преступника Вилль упустил, хотя времени даром не тратил. Сколько он потерял, оставшись с умирающим? Минуту? Нет, меньше. Взвившись на подоконник, отрастил клыки да когти, выпустил из крыльев шипы и прислушался-принюхался в ожидании удара, но кабинет был пуст. Выяснилось, о каком ключе твердил Венедикт. О том самом, что лежал в кошеле на поясе рясы, а теперь торчал в распахнутой настежь дверце сейфа. Грабитель оказался практичным: срезал печати с мешков, оценил содержимое и удрал, прихватив только золото. Походя отметив, что свежих следов в кабинете нет (давно прятался в университете, поджидая куш, успел обсохнуть, песец позорный), аватар выскочил через незапертую дверь и, промчав по коридору, слетел на второй этаж. Времени было в обрез, но и преступник оным не располагал. Возле парадного входа дежурил сторож (если жив еще), черный был под надежной охраной амбарного замка с намертво приржавевшей дужкой, так что оставался один путь – в окно. С высоты три с половиной сажени можно прыгнуть, если знаешь, куда приземляться…
В яму для песка под окном уборной намело внушительный сугроб, но шпингалет был задвинут. Куда ж подевался мерзавец?!
Обычно сдержанная госпожа Нэйран, распахнув дверь кабинета и увидев клыкасто-когтисто-шипастое существо, чисто по-бабьи взвизгнула и попыталась залепить по самому чувствительному месту, но Вилль перехватил ногу (обутую в остроносый сапог, кстати!) в ладони от цели. Вкратце разъяснив ситуацию, аватар бросился на первый этаж, а ректриса – к господину Вирту, также задержавшемуся после занятий. Сторож, оказывается, благополучно продрых ограбление. Хвала Пресветлой, хоть жив остался! Крылатый волк дотошно, но, увы, безрезультатно осмотрел сверху территорию университета, липовый парк, примыкающие улицы; ректриса и Вирт обошли учебный корпус; сторож проверил больничное крыло; дежурный – казармы. Посторонних в университете не оказалось, а открытое окошко в подсобке уборщика Дули уныло постукивало шпингалетом о раму. Следы, если таковые остались, замело разошедшимся снегом. А может, их не было вовсе.
И это сделал кто-то из своих.
Иссовцы приехали одновременно с представителями Церкви и всем скопом набросились на аватара. Первым не угодил тем, что сложил руки на груди убитого и выпрямил ноги, вторые грозно вопрошали нечестивца, как посмел он оставить тело на улице. Уставший Вилль на всякий случай извинился перед всеми, и люди угомонились, еще немного пошумев для острастки. Заметив, что храмовники неодобрительно посматривают на уши единственного свидетеля, следователь быстренько увел его в ректорат для снятия показаний. Через три часа, обзаведясь какими-то уликами и разжившись нужными характеристиками, повторил допрос более въедливо.
Но аватар был готов защищать. Он сделал свой выбор.
Думал ли он о том, что, возможно, покрывает преступника? Безусловно. Но Вистас Кукушонок – воин, а не убийца. Он может ввязаться в заведомо проигрышный бой, как в пятничном поединке, когда сам попросил преподавателя хорошенько его погонять и в итоге «расцеловался» со стенами спортзала, полом и тремя однокурсниками, не пропустив ни единой подножки, ни одного тычка рукоятью. Да, парень бросит вызов сильнейшему, но на слабого руки не поднимет. Эпизод с запертой дверью не поможет в поимке негодяя, зато Кукушонка задержат, и, возможно, очень надолго. Ведь кто он? Бездомный бессемейщина. Идеальная кандидатура для преступника, которого искать не надо, зато следователю премия к Ярице обеспечена.
Перебьется…
…Ребята еще не спали, даже не раздевались. Когда Вилль зашел, вскочили по стойке «смирно», точно его дожидались. Он всмотрелся в усталые после допроса лица. Чет или нечет?
– Ну что, каяться будем?
– В чем, господин Винтерфелл? – Надо признать, в роли ответчика внук графа Иборского смотрелся гораздо выгодней сокурсников.
Значит, все же детки. Или нет? Дежурный божился, что крыла никто не покидал.
– Сами знаете. Виноватые – шаг вперед.
Ребята переглянулись с недоумением. Искренним вроде. Шушель их разберет, баранчиков…
Вилль кивнул сам себе:
– Так, значит… Хорошо, что вы друг за друга горой стоите, похвально. Однако я сказал «виноватые», а не «виновные». Вас никто ни в чем не подозревает. Но если бы не ваша… шалость, я мог схватить убийцу. Завтрашний день объявлен траурным, так что занятия отменяются. Сбор на похороны в среду у крыльца.
Вилль знал, что притихшие, растерянные подростки смотрят ему в спину, но не обернулся.
По сравнению с худеньким малышом жеребец выглядел настоящим исполином. Собрав с ладони последние крошки, мягкие губы животного приступили к изучению курчавых, как у ягненка, волос с нечеловеческим запахом, черт незнакомого лица, забавно острого ушка. Поежившись и захихикав, мальчик пихнул коня в нос. Скрытый заснеженным орешником, Берен не шевелился, боясь нарушить идиллию нечаянным хрустом наста, лязгом дужки отмытого в ручье котелка.
– Я не украл, это была моя порция. – В голосе ребенка почудилась взрослая ирония.
Берен мысленно ухмыльнулся: вот башка дубовая, думал остаться незамеченным для аватара. Уже не таясь, он выбрался из-за кустарника.
– Все, что лежит в мешке, – наше с тобой общее, но лучше не давай свежий хлеб. Только сухари, иначе заболеть может.
– Меня тошнит от любого… А молоко ничего. Не такое сытное, как оленье, но сойдет… – Подумав и решившись, мальчик обернулся: – А почему у ваших коровов рога такие? Потому что они только до одного года живут, а потом умирают?
– Нет, у коров рога с возрастом не меняются.
Изумрудные глазищи посерьезнели, брови сошлись к переносице, лицо обрело сосредоточенное, даже суровое выражение. Наконец эльфенок подобрал слово:
– Мрак.
Берен чуть не покатился со смеху. Малыш приподнял правую бровь, внимательно наблюдая, как взрослый человек беспричинно скалится, держась за бока. Обождав, пока тот немного успокоится, погладил темный нос коня и с деланым безразличием спросил:
– А как ее зовут?
– Это он вообще-то.
Мальчик снисходительно фыркнул, едва не спровоцировав новый приступ хохота.
– Я вижу, что это – самец. Но оно называется «лошадь»!
– Оно называется «боевой конь», хотя временно вынужден выполнять обязанности тягловой лошадки. А зовут его Закат, потому что он красный. Как по-вашему будет «закат»?
Тогда Арвиэль не ответил, но вечером, под задорный треск сучьев в костре, отложил прутик с недоеденной курятиной.
