— Надо бы развести костер. Подождем остальных, — предлагаю я.
— Я есть хочу, — проныл Пых, состроив жалобную моську.
С немым вопросом в глазах смотрим с мышом на Кэрта.
Тот молча разворачивается и уходит.
— А куда это он? Надеюсь, пошел за мясом? — с надеждой в голосе сказал Пых.
— Не знаю. В любом случае, еда есть в моей суме… Так, а где сума?
На мыша было страшно смотреть. Всего за какую-то долю секунды его глаза выпучились, уши упали, а лапки затряслись.
— Ты… ты это… что… где-то ее уронила?! — переходя на писк.
— Гм. А, вот она!
Пых потихоньку приходил в себя, судорожно хватая ртом воздух.
— Не шути так больше. Меня чуть удар не хватил.
— Да ладно тебе. Ну… чего бы ты хотел съесть? Учти, продукты в ней не портятся, но привкус будут иметь весьма специфический. Хм. Такого я точно не брала.
Изучаю небольшой стеклянный шар, впаянный в черную подставку.
— А это еще что?
— Не знаю. Да и сума странная.
— Уверена, что она твоя?
— Ну… нет. Моя вроде пообтрепаннее была, а эта вроде совсем новая.
— Твоя сума у графа, — с видом знатока проговорил Пых.
— С чего ты это взял? — удивилась я.
— Вы, наверное, случайно, поменялись, когда граф сцепился с Кэртом.
— Они сцепились?
— Да, — проговорил Пых, с недоумением глядя на меня.
— Из-за чего сцепились-то?
— Из-за тебя.
С подозрением смотрю на ушастика.
— Граф сам хотел тебя нести, но Кэрт не дал. Сказал: «Еще уронишь».
— Врешь.
— Это ты не можешь увидеть очевидного! Оба до смерти влюблены в тебя! Но ты, как те глуповатые героини романов, которые мы читали по ночам, все никак не можешь узреть, что происходит у тебя под носом. Дрейк столько тебя искал в том мире! И до сих пор не убил!
— Последнее — наиболее убедительно.
— А ты только нос воротишь, да сбежать пытаешься.
— А Кэрт? У него же просто контракт.
— О котором он даже не вспоминает. Кстати, скоро полнолуние.
— Но…
— Это другой мир. Здесь оно в другое время, а я их чую, ты же знаешь.
— Знаю.
— Ага. Так о чем я?
— Они в меня влюблены до одури. Но боятся признаться.
— Не язви. Да, боятся. А тебе легко бы было подойти к василиску и, глядя в его странные глаза, признаться в глубоком и искреннем чувстве?
Тихо ржу.
— Во-о-от! А ему каково?
— Да ладно тебе, Пых. Такое ощущение, что ты и сам уже начинаешь верить в этот бред.
— Бред? Бред?! Он тебя за картину не убил?
— Нет.
— После побега искал? Хотя мог бы просто найти другого исполнителя, и оторвало б тебе тогда голову.
— Ну и че…
— Погоди! А их стычка с Кэртом?
— Я ее не помню.
— Я помню. И шея Васи помнит. Поверь, там такие следы, которые не заметить просто невозможно.
— Хм.
— Да он тебя после всего, что ты сделала, удрав со мной и не выполнив обещание, — не убил. А позволил шляться где-то до утра, отдал все деньги и ни разу ни в чем не упрекнул! Золотой мужчина! Все, что ему осталось — встать на колени перед тобой и поцеловать твой сапог. Ибо сильнее унизиться такой гордый человек уже просто не сможет.
Мне дурно.
— Так он что… действительно?
— Да!!!
— Не ори. И Кэрт?
— Да он, когда бежал по болоту, удирая от василиска и сжимая тебя в объятиях, плакал! От счастья! Вдыхал твой запах, улыбался, как идиот, и…
— Кэрт плакал?!
— А ты думала! Вот что с мужиками делает любовь. Плачут.
Нервно улыбаюсь, не понимая, как все это теперь разместить у себя в голове.
— А поцелуй помнишь?
— Ну… э-э-э… мы не целовались, кажется.
— Но он был согласен! Там, в подвале, в темноте, он нашел тебя и был согласен тебе отдаться!
— Пых, тормози на поворотах. Я тебе кто? Брутальный насильник?
— Неважно. Он просто был согласен поцеловаться. Это что-то да значит.
— Но не поцеловал же.
— А вдруг ты бы испугалась? Что тогда? Надежды, чувства, любовь, мечты. Все рухнуло б в единый миг, и… он бы умер от разрыва сердца.
— Какого из? У него их три, кажется.
— Всех трех, — безапелляционно.
— Ясно. Ладно. Уговорил. Проверим твою дикую теорию.
— Как? — заинтересовался пушистик, получая в лапы бутерброд с сыром, маслом и вишенкой, обнаруженный в суме василиска. Вот уж не знала, что василиски едят бутерброды с вишенками.
— Что-нибудь придумаю.
— Спроси в лоб и не мудри. Хотя… застесняются.
— С трудом представляю себе стеснительного василиска. Скорее он в лоб даст, чем стесняться будет.
— Или в челюсть.
— Или посмеется. Ну может еще улыбнуться надменно и послать меня в далекие дали одним только взглядом.
— Это да… Тогда что?
Чешу затылок, задумавшись. Хороший вопрос.
— Я принес дрова, — раздался неожиданно для меня голос Кэрта.
Подпрыгиваю, едва не улетая в воду и нервно улыбаясь. Меня хватают за руку и усаживают обратно. Рывком. Я бы даже сказала, что обратно меня бросили. Хм. Может, это тоже проявление любви? Схватил, так как заботился, а швырнул, чтоб не догадалась.
— Э-э-э… Кэрт.
— Мм? — глубокомысленно, раскладывая ветки и извлекая огонь из пальца.
Глаза мыша жадно вспыхнули. Любил он такие вот фокусы. Чтобы р-раз — и из пальца.
— У мыша тут родилась безумная идея. И он просит ее… проверить.
— Хм. Что за идея?
Огонь вспыхнул ярко и радостно, тут же набросившись на ветки. Кэрт сел рядом со мной, положил кисть на согнутую в колене правую ногу и посмотрел на меня. Красиво… когда огонь отражается в черных глазах. Пожалуй, черный — мой любимый цвет глаз. Еще бы не был он таким серьезным и вечно спокойным… чтобы хоть немного представлять, что творится у него внутри.
— Ну короче… он сказал, что ты в меня влюбился.
— Да.
— Что да?
— Да, влюбился.
Молчу. В голове — пустота. И все? И вот это так и бывает? Ты спрашиваешь у парня: а ты случаем не того? Он говорит, что того, и вы живете долго и счастливо… или недолго, но бурно. Или они сговорились?!
