Мама кричала что-то. Пыталась броситься в толпу, но ее отталкивали – ее черед еще не пришел.
– Избавимся от волка, потом разберемся с этой сукой! – крикнул кто-то.
Кто – уже и не разобрать. Все – на одно лицо, на один чужой, звериный голос. Хуже, чем звери. Звери убивают либо чтобы насытиться, либо защищаясь. Эти – ради самой крови.
То, что отца больше нет, Северин понял как-то сразу. Моментальная боль и – отчаянная, бездонная пустота. Люди отступили, оставив в центре поляны одинокое темное тело, в котором уже никак нельзя было признать высокого, веселого, пышущего здоровьем человека.
Дом уже догорал, чернея, словно скелетом, обнажившимися стропилами.
– Посмотрите! Вон их волчонок! Хватай его! Хватай!
Люди надвигались со всех сторон. Их было много. Северин не узнавал вроде бы знакомые лица. Они казались страшными масками, и на каждой из них он читал слово «смерть».
– Беги, сынок! Беги! – зазвенел в ушах истошный крик матери.
– Хватайте его! Не дайте уйти!
– Беги-и-и!
– Северин! – Глеб потряс друга за плечо.
Тот дернулся, отпрянул и затряс головой, словно пытаясь пробудиться от кошмара.
Вокруг было действительно жутко. Засохшая ель, поросшая ржаво-бурым лишайником, казалась забрызганной кровью. Где-то вдали заохоло-захохотало, закачались вершины высоких деревьев.
– Северин, очнись же!
Кто-то из студентов схватил тяжелую суковатую ветку и, орудуя ею, точно дубиной, бросился на Северина.
К счастью, тот уже вышел из своей странной прострации и ушел из-под удара, вывернулся из рук девушки, пытавшейся поймать его за воротник.
– Глеб! Это лесной хозяин! Его проделки! – крикнул он, уклонившись от рук Ани, пытавшейся дотянуться и расцарапать ему лицо.
Глеб тоже думал примерно так же. Повезло им, однако. И банник, и леший… только кикиморы для полноты счастья не хватает. А то и самой Бабы-яги, как бы сказала Динка, андеда эпического уровня.
Только Глеб это подумал, как увидел, что воздух дрогнул, и перед парнем, словно наслаиваясь друг на друга, замелькали картины: вот двое мужчин с топорами пытаются срубить дерево, но, обезумев, убивают друг друга, заливая эту самую поляну своей кровью; вот девушка в сарафане и с лукошком – она мечется между деревьями и в конце концов тонет в болоте; вот неопрятный мужик, по виду разбойник, пытается догнать убегающего от него человека, но сам оказывается в ловушке и погибает, наткнувшись на толстый сук; вот немецкий офицер в изрядно потрепанной и грязной форме времен Второй мировой войны что-то кричит, пуская в небо автоматные очереди, по всему видно, что он совершенно обезумел. И боль, и кровь, и смерть, и отчаяние… и нет этому конца – картинка за картинкой.
– Ненавижу! Я тебя ненавижу! – лицо Александры было искажено бешенством до такой степени, что Глеб едва узнавал ее.
– Саша! Успокойся! – пытался докричаться он.
Но она не реагировала. Глеб едва уклонился от тяжелой пощечины, перехватил тонкие руки девушки.
Та вырывалась, кусалась и царапалась.
Что же это такое?! Что за помрачение!
Глеб помнил, что предания гласят, будто выбраться из леса, когда водит кругами сам леший, можно только вывернув всю одежду наизнанку. И больше, как будто, нет против лешего средства. Разве что прибегнуть к помощи Ярилы-солнца или его отца Велеса.
Велес… Глеб оглянулся, ища глазами Арину. Вот бы пригодилась сейчас ее помощь… Но глаза девушки были затуманены так же, как у других. Что бы посоветовал сейчас друг – старый шаман?.. Камлать, что еще!..
– Велес! – закричал Глеб так громко, что содрогнулись даже вековые сосны. – Велес, взываю к тебе! Защити нас! Защити хранителя своей Книги!
Он и сам не понимал, откуда вдруг взялись эти слова.
– Велес, взываем к тебе, моля о помощи! – откликнулся Северин. – Мы пришли сюда с миром!
С этими словами он сбросил с плеча рюкзак и вытащил оттуда половинку круглого хлеба.
Уханье и хохот прекратились. В лесу стало очень тихо, даже обезумевшие студенты замерли и стояли теперь, словно приклеенные к месту.
– Не серчай на нас, отец. Прости, если обидели, – тихо, но отчетливо проговорил Северин и, опустившись на колени, положил у корней сосны свой дар.
Дерево заскрипело, словно пытаясь нагнуться, чтобы поднять приношение, да помешали старые больные суставы.
– Что вообще здесь происходит? – послышался удивленный бас Семена Николаевича. И глаза его стали обычными, наполненными теперь изумлением и легкой тревогой.
– Уже ничего, – поспешил ответить Глеб.
Студенты переглядывались, очевидно не понимая, как оказались здесь. Парень, держащий импровизированную дубину, недоуменно повертел ее и поспешно бросил на землю. Александра, отстранившись от Глеба, терла виски, не глядя на друзей и словно не решаясь поверить собственным глазам.
– Это леший! Он нас запутал и напустил морок! Кажется, мы едва не сотворили что-то действительно ужасное, – испуганно сказала Арина. Она подошла к еще стоящему чуть в стороне Северину и просительно заглянула в глаза.
– Ничего, все будет хорошо, – он обнял девушку, притянул к себе, успокаивающе провел рукой по волосам.
– Я хочу домой! – истерически закричала вдруг какая-то девушка и затряслась, заплакала.
– Вот ведь чертовщина! Похлеще чем в компьютерной игре, – проговорила Динка.
– Теперь все будет хорошо, – повторил Северин. – Думаю, нас выпустят отсюда.
– Да, – согласился Глеб, – только на всякий случай переоденьте одежду наизнанку. Вернее будет.
Все стали торопливо переодеваться, не задав больше ни единого вопроса. Девочки побоялись уходить в лес и переодевались прямо тут, на поляне, но ни один из парней даже не взглянул в их сторону – уж больно ситуация неподходящая.
Северин тоже вывернул свою футболку и ветровку, оглянулся на Арину, которая была уже готова и сейчас смотрела на него очень задумчиво. Между бровями девушки образовалась глубокая складка.
– Что-то не так? – тихо спросил ее Северин.
– Н-нет. Все в порядке, – она поспешно опустила глаза и забормотала что-то себе под нос.
Прислушавшись, Северин понял, что это нечто вроде стихотворения:
«Тропка, дорожка, зеленая стежка,
Ты нас не крути, домой приведи».
– И что, поможет? – спросил он, когда Арина закончила.
– Хуже уж точно не будет. – Она, как и прежде, не смотрела на него.
– Может, пойдем? – спросил у Северина археолог. Из его баса как-то разом исчезла былая самоуверенность и эдакая вальяжность. – Ты сможешь отыскать дорогу.
