А Оргрим был убежден, что с этим племенем еще будут неприятности. Они не подчинялись даже Эмерелль. И жили на границе со Снайвамарком, исконной родиной троллей.
— Я подарю тебе жизнь, если мы встретимся еще раз, потому что ты пощадил мою сестру.
Оргрим невольно рассмеялся.
— Тебе лучше не полагаться на то, что у нас будет рыцарский поединок, если встретишь меня снова. Если ты не заметил, я тролль. Мы не устраиваем дуэли. Мы отрываем противникам головы и съедаем их печени. — Он указал на разделанного мертвеца. — Вот так это выглядит, эльфеныш. Такова твоя судьба, если ты не уйдешь с моей дороги. А теперь бери сани со своей сестрой и убирайся!
К огромному удивлению тролля, парень повиновался. Он необычен. Эта плетеная штука с металлическими когтями…
Оргриму никогда еще не доводилось встречать эльфа, который сражался бы таким оружием. Обычно они старались сохранять как можно большее расстояние между собой и троллями, трусливо отстреливаясь или метая копья. Вспомнилось множество троллей, сожженных под стенами Кенигсштейна.
Если не было выхода, они сражались копьями или мечами, но и тогда старались держаться на расстоянии вытянутой руки и дальше. С такими когтями эльфу пришлось бы пойти на смертоносное объятие, если бы не удалось перерезать горло.
Это равносильно самоубийству. И довольно храбро для эльфа.
Малышу пришлось как следует попотеть, чтобы втащить сани на противоположный склон. Наконец воин с бармицей на лице послал ему на помощь двух воинов. Как слабы дети человеческие, но и мужественны тоже. Оргрим надеялся, что история о сегодняшних событиях достигнет самых отдаленных уголков Фьордландии. Еще раз позволить себе проявить милосердие он не может. В его народе это будет считаться слабостью. Может быть, так оно и есть. Он уже один раз отпустил девчонку. Давным-давно, когда она была еще ребенком.
Он знал о ней больше, чем хотел показать. Сканга рассказала ему о ней. Дочь человеческая сразилась с ши-хандан и дошла до порога царства мертвых, чтобы спасти Альвенмарк. Это было путешествие, которого не предпринимал никто до нее. Такой и должна быть королева. Оргрим хотел, чтобы соседкой его королевства была она, и никто другой.
Она была достойной. Так он и скажет своим вожакам стай, когда они соберутся сегодня ночью. Он решил, кто должен править Фьордландией. И выбрал ту единственную, кто может править рядом с ними. Он — творец королей.
Оргрим усмехнулся. Это понравится его вожакам стай.
Люди стали покидать холм. Они собрались вокруг саней своей владычицы. Последним шел воин с бармицей на лице.
Он поднял руку в приветственном жесте. Оргрим не ответил.
Настолько далеко его уважение не заходило.
Вторая кожа
Шаги на миг смолкли. А затем начали приближаться. По меркам кобольдов женщина была высокой. Эмерелль поднялась.
Гостья была выше ее колена. У нее был длинный, загнутый книзу нос. Черты лица были почти неразличимы под серыми слоями глины, на которых проступали знаки, нарисованные пеплом и древесным углем. Глаза ее ослепительно выделялись на фоне подведенных век. Зрачки были похожи на крохотные черные точки посреди грязно-зеленой радужки. Волосы были пропитаны глиной и свернуты в спиралевидную прическу, напоминавшую раковину. Хотя «прическа» было не самое подходящее слово, поскольку сами волосы напоминали крупные камни, визуально удлинявшие голову.
Вязанки раковин, висевшие меж ее похожих на мешки обвисших грудей, выдавали опытного ловца снов.
На ней был очень широкий пояс с полоской кожи цвета глины, прикрывавшей срамное место. На поясе были закреплены несколько маленьких тыковок-горлянок и кожаные мешочки. При каждом ее движении бутылочки ударялись друг о друга. Обеими руками кобольдесса держала довольно тяжелый кувшин, запечатанный грязной влажной глиной.
— Я Имага, — произнесла она.
Голос ее поражал. Он был молодым и приятным. С учетом большого количества раковин-рогов, которые были на коротышке, Эмерелль предполагала, что гостья — пожилая женщина. Глина, краска на лице и плоские груди скрывали ее возраст.
— Было бы хорошо, если бы твоя кожа была влажной. — Имага со вздохом поставила на землю тяжелый кувшин. — Мы не будем брать глину из этой реки. Она недостаточно чистая. — Кобольдесса указала на кувшин. — А эта из долины, где сгорели крылатые лошади. Она содержит частицы их пепла. Ее используют все ловцы снов. Она наполнена сильной магией.
Услышав о мертвых пегасах, Эмерелль удивилась. Ее поражало, как хорошо серокожие знают старые легенды, истории, которые в других местах забылись много веков назад.
Хотя сама поверженная королева никогда-никогда не сможет забыть день, когда погибли пегасы.
Эльфийка сняла платье и вошла в мелкую реку. Вода была приятно прохладной.
Имага налила молочную жидкость из одной из бутылок в глиняный кувшин. А затем наклонилась вперед и начала месить глину, отчего получались сочные чавкающие звуки.
Некоторое время Эмерелль наблюдала. Имага не торопила ее ни словом, ни жестом. Она была полностью поглощена работой. Время шло, тени скал потянулись к мелкому ручью.
Наконец Эмерелль решилась. Она вышла из воды и опустилась на колени перед женщиной-кобольдом. Та тут же принялась натирать глиной бывшую владычицу Альвенмарка.
Глина была теплой и немного мыльной.
Маленькие крепкие руки втирали состав глубоко в кожу.
Каждая пора принимала в себя глину. Имага уже натерла обе руки и шею и наконец прервала молчание:
— Ты должна принять хаттах, госпожа. Иначе не узнаешь, какую сеть нарисовать, чтобы поймать дурные сны.
Эмерелль кивнула. Имага открыла один из маленьких сосудов, висевших у нее на поясе, и извлекла что-то, напоминавшее кусочек сморщенной розовой кожи размером с монету.
Эльфийка открыла рот, и Имага своими покрытыми глиной пальцами положила хаттах ей на язык. Королева почувствовала, как под сушеной мякотью кактуса начала собираться влага. По телу постепенно разлилось теплое приятное ощущение. Подобно прикосновениям возлюбленного, оно проникало во все части тела. Голова слегка закружилась. Отчетливее, чем прежде, чувствовала Эмерелль массировавшие ее шею руки. Теперь Имага принялась за ее плечи.
Тонкие потоки грязной серой воды потекли между грудями королевы. Эмерелль невольно вздохнула. Страсть проникла в ее мысли и вызволила воспоминание об объятиях Фальраха.
О том, как они любили друг друга среди черной стерни сожженного поля, а другой раз — на шелковых простынях в доме ее брата Мелиандра. О произнесенных шепотом заверениях в любви. О ее ревности и взглядах других эльфиек — он всегда был центром внимания женщин. О том, как она наслаждалась и ненавидела его опытность в любовных играх.
Он никогда не хотел ей говорить, со сколькими женщинами до нее спал. В телесных проявлениях страсти она была практически лишена воображения. Поначалу. А потом досталась ему. На какое-то время.
