Бледный слуга отпер дверь в ванную и бросился прочь.
Кабецан сидел на краю мраморного бассейна, от которого поднимался пар. Кроваво-красные лепестки роз плавали на воде. Танкрет, лейб-гвардеец, стоял рядом. Как и его король, он был обнажен, не считая полотенца, свободно обернутого вокруг бедер. В отличие от своего господина, он был вооружен кинжалом, изящным ритуальным оружием с роскошным рубином на рукояти. Ножны и перевязь были из алой кожи с золотым тиснением. Стоимости этого оружия было бы, пожалуй, достаточно для покупки целой деревни вместе с крестьянами.
Рядом с ним стоял стройный мальчик. На первый взгляд Балдуину показалось, что ребенку нет и десяти лет. Несмотря на жару в ванной, мальчик дрожал. Его лицо было сильно накрашено. Ему надели русый парик. И только со второго взгляда Балдуин понял, кто это. Они взяли младшего брата Элодии.
Это была ошибка!
— В последнее время ты плохо выглядишь, — произнес король.
У Балдуина возникло чувство, что петля затягивается у него на шее. Танкрет изобразил на лице презрительную улыбку. Воин был по меньшей мере лет на двадцать младше гофмейстера.
С намасленной кожей бронзового цвета он был настоящим идеалом мужчины, несмотря на то что некоторые шрамы на руках и груди, по мнению Балдуина, представляли собой недостаток. Но он знал, что Кабецану нравятся такие шрамы.
— Ты выглядишь усталым, друг мой. — Король нахмурил лоб. — Ты что-то хотел сказать?
— Мальчик… Это же брат Элодии. Вы ведь не собираетесь… — Он был слишком осторожен, чтобы высказать это. — Она ждет его писем. Было бы плохо, если бы она узнала…
Мальчик затравленно переводил взгляд с одного на другого. Он не понимал, о чем они говорят, но, похоже, догадывался о грозящей беде.
— Мне очень жаль, что я пролил чернила и испортил пергамент. Это был несчастный случай. Это больше не повторится…
Только теперь Балдуин заметил остатки чернильных пятен на руках и предплечьях ребенка.
— Но, мальчик мой, разве я похож на того, кто бы долго злился из-за таких мелочей? — Король отбросил полотенце и опустил ногу в теплую воду. Довольно вздохнул. — Хорошото как. — С некоторым усилием он опустил в воду и вторую ногу. Затем махнул мальчику рукой. — Тебя зовут Жеан, не так ли? Красивое имя для красивого мальчика. Подойди немного ближе. Я вижу не очень хорошо.
Жеан повиновался не сразу, и Танкрет схватил его и подтащил к королю. Ребенок был так напуган, что не стал ни сопротивляться, ни издавать какие-либо звуки.
Кабецан ущипнул мальчика за грудь.
— Какая безупречная у тебя кожа, Жеан. Какой дар! Ты только посмотри на меня. Это делает время со всеми, кто лишен милости рано умереть. Такая чудесная кожа… Ты знал, что пергамент делается из кожи, мальчик? Он очень дорогой.
Чтобы сделать одну-единственную книгу, нужно убить целое стадо. Кровь — вот плата за знания. Такова цена почти всего в жизни.
Балдуину стало дурно. Он уже догадывался, что произойдет.
— Повернись-ка, мой мальчик.
Жеан повиновался.
Задержав дыхание, Балдуин наблюдал за тем, как пальцы короля рисуют на спине мальчика. Они нарисовали прямоугольник на гладкой коже. Размером со страницу.
— Самый лучший пергамент получается из кожи нерожденных коз и ягнят. Представляешь? Их жизнь заканчивается, даже не начавшись. И тем не менее некоторым образом она длится столетиями, поскольку их кожа несет на себе нашу историю. Или священные писания Церкви Тьюреда. Или договоры, приносящие мир королевствам. Что ты сделал в своей жизни по-настоящему выдающегося, Жеан?
Мальчик испуганно таращил глаза.
— Жеан, ты ведь умеешь говорить, правда? Не хочешь отвечать на вопрос короля?
— Я могу написать имена всех святых, — выдавил он из себя.
Кабецан кивнул.
— Записать имена святых… Думаю, в моем дворце это могут сделать дюжины. Значит, это величайшее достижение в твоей юной жизни. Имя Гийома входит в число тех, о ком ты знаешь?
— Да, мой король. — Голос мальчика снизился до шепота.
— А ты знаешь историю Гийома? — В голосе короля появилась строгость.
— Да, он величайший из святых. — Очевидно, Жеан набрался мужества. Может быть, потому, что мог говорить о чем-то ему знакомом. — Его убили эльфы. Он был пронизан целительной силой Тьюреда. Одного касания его рук было довольно, чтобы слепые снова могли видеть, а калеки — ходить.
Балдуин увидел, как король сжал кулаки.
— Да, вероятно, он мог сделать это. Есть сотни людей, которые могут свидетельствовать о совершенных им чудесах.
Вот только он был упрямым и непослушным. Ты знал, что он отказался прийти, когда я позвал его и просил исцелить?
Мальчик покачал головой. «Он так наивен», — огорченно подумал Балдуин.
— Мой король, вы знаете, что от услуг девушки в рефугиуме мы не можем…
Он не отважился произнести имя Элодии. Не хотел, чтобы мальчик что-то заподозрил. Может быть, если Кабецан придет в себя, все образуется.
Король раздраженно отмахнулся.
— Молчи, Балдуин. Перебивать очень невежливо. Как мой маленький гость сможет научиться хорошему поведению? — Кабецан снова провел рукой по коже мальчика. — Такая нежная. — Он посмотрел на Танкрета. — Видишь? У него нет ни единого прыщика. Ни единой неровности. Ни единого шрама.
Даже покраснений нет. — Король вздохнул. — Думаю, дорогой Жеан во всем сущая противоположность мне. Как думаешь, Жеан? Это так?
Балдуин задержал дыхание. Какой бы ответ ни дал мальчик, он обернется против него. Гофмейстер слишком хорошо знал жестокие игры своего короля.
— Да, — нерешительно ответил Жеан.
— Значит, думаешь, ты лучше меня? — набросился на мальчика Кабецан.
— Нет, мой король, я…
— Ты мне перечишь! Значит, я еще и лжец!
Жеан смотрел на правителя с ужасом и непониманием.
А потом заплакал. Это было душераздирающе. Он был совершенно беспомощен.
— Прекрати ныть! Смотри, чтобы твои слезы не упали в мою ванную, глупец! Разве ты не знаешь, как сильно слезы портят кожу? Танкрет!
Лейб-гвардеец отвесил мальчику оплеуху, сбившую того с ног. Он упал перед ванной и свернулся в комочек, словно маленький беззащитный зверек. Он не мог справиться со слезами. Так и лежал, негромко всхлипывая.
Балдуин подумал о том, что Кабецан может радоваться только мертвым красивым вещам. Статуе, этому дворцу, мозаике. Всем тем сокровищам, которые он приказывает искать.
А живая красота постоянно бросала ему вызов, заставляя разрушать ее. Тело Элодии было пощажено только потому, что старик убедил себя, что девушка принесет большую пользу.
