– Откуда ты знаешь, где кому комфортней? – быстро, нервно
спросил Григорьев.
– Мне так кажется, – улыбнулся Макмерфи, – просто кажется, и
все. Подумай, Эндрю, оцени все спокойно и трезво. При нашей специфической
работе факт предательства надо долго доказывать. А грязь видна сразу. Среди
твоих коллег найдется много желающих поверить, что ты вор, что ты торгуешь
наркотиками и растлеваешь малолетних. Плохому верят охотней, чем хорошему.
Особенно если это плохое касается умной, яркой, успешной личности. Никто не
оценит твоего благородства. Неудачники, заляпанные грязью, никому не
симпатичны, главное, они самим себе не симпатичны, – он замолчал, отвернулся,
показывая всем своим видом, что дает Григорьеву время на размышления.
Еще минут двадцать они послушали черный джаз, молча мрачно
выпили по бокалу белого вина, сели в такси, холодно попрощались.
На следующий день Григорьев должен был после работы зайти в
магазин и купить Кларе подарок на день рождения. Нюхая духи, разглядывая
сумочки, блузки, украшения, он вздрагивал, если кто-то подходил близко и
прикасался к нему. В итоге купил какую-то идиотскую шляпу, которая совершенно
не шла Кларе, к тому же оказалась ей мала.
Скарлатти для дальнейшей разработки был передан другому
сотруднику, у которого жена славилась своими кулинарными талантами. Кормить
агента домашними деликатесами было все-таки дешевле, чем водить по ресторанам.
А Григорьеву пришлось сбрасывать лишние пять килограммов. Он сел на строгую
овощную диету и значительно больше времени проводил на теннисном корте.
Закончив вничью очередную партию с Макмерфи, он за стаканом апельсинового сока
вдруг принялся рассуждать о человеческих слабостях и в качестве примера поведал
историю падения некоего итальянца, страшного обжоры, который повадился играть в
рулетку в Атлантик-Сити.
– Пока ему везет. Он постоянно выигрывает, причем всегда
знает, сколько именно должен выиграть. Например, послезавтра он намерен
положить в карман около пятисот долларов. Потом он отправится в ресторан
“Мерлин”. У него есть странная привычка пересчитывать деньги в туалете именно
этого ресторана, закрывшись в третьей от окна кабинке.
Через день Скарлатти был арестован сотрудниками ФБР по
подозрению в шпионаже. Его взяли с поличным в момент получения солидной суммы
от связника в туалете ресторана “Мерлин” в Атлантик-Сити. Связника тоже взяли,
он сразу “потек”, стал давать признательные показания, выложил все, что знал и
о чем догадывался, объявил себя “узником совести”, попросил политического
убежища в США.
Через неделю Макмерфи пригласил Григорьева на вечеринку
барбекю. Пока гости увлеченно поедали жареные сосиски и куриные крылышки в саду
за домом, Григорьев уединился с хозяином в гостиной.
– Знаешь, Билл, я все продумал и решил. Пусть наши считают,
будто это я тебя завербовал, а не ты меня, – сказал он шепотом, по-русски.
– Эндрю, а я тебя уже завербовал? – удивленно улыбнулся
Макмерфи.
– Ну, если не ты меня, то я тебя, – Григорьев скорчил
уморительно серьезную рожу, – когда встречаются два хитрых шпиона, один другого
обязательно завербует. В конце концов, какая разница, кто кого? Потом
как-нибудь разберемся.
– Конечно, Эндрю, разберемся, – согласился Макмерфи и весело
подмигнул.
* * *
Самолет проваливался в воздушные ямы. Соседка справа,
сухонькая католическая монахиня, перекрестилась. Сосед слева, толстый парень с
бандитской физиономией, громко матерно выругался. Маша Григорьева нащупала под
сиденьем туфли, отстегнула ремни безопасности и поднялась.
– Разрешите пройти.
Толстяк долго возился со своими ремнями, наконец вылез,
пропустил Машу и, прежде чем сесть на место, целую минуту смотрел ей вслед.
Когда разносили напитки, он брал себе пиво, но давали мало,
он просил монахиню и Машу взять для него еще. Обе отказывались. Толстяк вел
себя ужасно. Ковырял то в носу, то в ухе и долго, внимательно рассматривал
добытое. Громко рыгал и портил воздух. Развалился в кресле, занял оба подлокотника,
обматерил соседа сзади, когда тот попросил поднять спинку кресла, и соседа
спереди, когда тот опустил свою спинку.
Маша медленно, осторожно шла по узкому проходу в хвост,
чувствуя этот взгляд позвоночником. Она обернулась. Взгляд вдруг показался
слишком осмысленным и пристальным для пьяненькой шпаны. Самолет качнуло. Маша
схватилась за спинку попутного кресла, правая рука неловко вывернулась, и тупая
ноющая боль потекла от кисти к плечу. В кресле, свернувшись калачиком, спала
девочка лет пяти. Толстый сосед наконец уселся. Холодок в позвоночнике растаял.
– Девушка, вернитесь, пожалуйста, на место, сейчас будет
сильно трясти. Зона гранулентности, – сказала стюардесса по-русски. Она вышла
из-за шторки и столкнулась с Машей в проходе. Кому-то в первом салоне стало
нехорошо. Она несла лекарство и воду.
– Ничего, у меня отличный вестибулярный аппарат, – Маша
улыбнулась и поспешно скрылась в туалетной кабинке.
Самолет трясло и качало. Маша зачерпнула скудной водицы
из-под крана, провела мокрой ладонью по лицу. В тройном зеркале отразилась
худенькая пепельная блондинка, остриженная под мальчика. Круглые голубые глаза.
Высокая шея, острые узкие плечи. Макмерфи все-таки уговорил ее постричься.
Напрасно. Волосы жалко, теперь будут долго отрастать. Впрочем, так тоже
неплохо. Совсем новый облик. Макмерфи в одном прав – с короткой стрижкой она
выглядит значительно моложе и наивней. Интересно почему? Может, из-за того, что
шея кажется совсем тонкой и беззащитной, глаза почему-то стали больше, овал
лица обострился и видно, что уши немного оттопырены. Возможно, для полноты
образа не хватает маленьких круглых очков в тонкой оправе.
В отличие от убитого Томаса Бриттена, она отправляется
учиться, а не учить, она никакой не консультант, ей просто надо набрать
материал для диссертации на тему “Средства массовой информации и влияние новых
политических технологий на самосознание людей в разных слоях общества
посттоталитарной России”. Звучит достаточно смутно, чтобы позволить себе совать
нос куда угодно.
Она бегает по утрам, обожает футбол и вместо ночной рубашки
надевает футболку с эмблемой университетской женской команды. Макароны называет
“паста”. Чистит зубы три раза в день, не менее пяти минут, и широко улыбается
всем без разбора. Водит машину и пользуется кредитной карточкой с четырнадцати
лет! Туфлям на каблуках предпочитает кроссовки, может надеть их даже с деловым
костюмом и с вечерним платьем, если очень хочется, потому что главное –
чувствовать себя комфортно. Искренне верит, что обычный табак в сто раз вредней
марихуаны, и может рассуждать об этом также горячо и грамотно, как о Фолкнере и
Набокове. Вставляет в рамки и развешивает по стенам все дипломы и похвальные
листы, полученные за свою коротенькую жизнь. В голове веселые шумные опилки,
как у Винни-Пуха. О, йес! Толстой! Достоевский! Bay! Загадочная русская душа! В
сумочке синий американский паспорт и несколько разноцветных пластиковых
карточек: кредитки, международные водительские права.
