– Евгений Николаевич, успокойтесь, эксперт вполне грамотный,
он вам все объяснил, – укоризненно заметил Птичкин, – может, вы поедете сейчас
домой? Вам надо отдохнуть. У вас еще будет возможность побеседовать с майором,
и не раз.
– Что там было, кроме выстрела? Ограбление? Ее пытали?
Насиловали? Я должен знать! – повысил голос Рязанцев, нарочно не обращая
внимания на майора и приближая свое плакатное лицо к Арсеньеву почти вплотную.
Сейчас эта мужественная физиономия совсем не годилась для
съемки. Пот тек градом, ко лбу прилипли мокрые темные пряди, глаза покраснели,
губы пересохли и запеклись.
– Ничего, – сказал Арсеньев, – ничего не было, ни насилия,
ни ограбления. Убийца вошел в квартиру и выстрелил ей в затылок. Она даже не
успела проснуться.
Краем глаза он заметил, как одобрительно шевельнулись усы
Птичкина.
– Но тогда почему так изменилось лицо? – закричал Рязанцев.
– Почему распух нос, откуда эти пятна на коже? Почему такие воспаленные,
окровавленные губы? Что с ней сделали?
– Евгений Николаевич, ее убили, – Егорыч положил ему ладонь
на плече. – Поехали домой, а?
– Да, сейчас поедем, – кивнул Рязанцев, уже вполне спокойно.
– Обыск был? – обратился он к Птичкину.
– Нет еще. Нам нужен человек, который хорошо знает квартиру.
Она ведь жила одна, и трудно понять, пропало ли что-нибудь из вещей, бумаг,
ценностей. Нам неизвестно, какие суммы она могла держать дома, какие у нее
имелись ювелирные украшения, – важно объяснил Птичкин, – при первоначальном
осмотре вроде бы все на месте, никаких следов ограбления, в квартире идеальный
порядок.
– Что? – Рязанцев достал платок, вытер лоб, помахал рукой
перед носом у Птичкина. – Идеальный порядок? Можно подробней?
– Не понял, – Птичкин кашлянул, – как это – подробней?
Рязанцев резко отвернулся от майора и опять обратился к
Арсеньеву.
– Вот вы, – он покосился на погоны, – вы, майор, должны
знать точно. На полу что-нибудь валялось? Одежда, белье, халат, полотенце?
– Ничего не валялось.
– А где? Где все это было?
– Одежда и белье в гардеробной комнате, халаты и полотенца в
ванной. – Арсеньев вдруг отчетливо вспомнил, что в спальне действительно он не
заметил ни одного лишнего предмета, даже тапочек. Гильз от двух смертельных
выстрелов тоже не нашли.
– Что на ней было надето? – спросил Рязанцев совсем тихо.
– Ничего – Совсем?
– Совсем ничего, кроме часов и украшений.
– Каких именно украшений?
– Серьги, кольца, образок на цепочке на шее… Экспертизу еще
не проводили, но и так понятно, что все это очень дорогие вещи. Белое золото,
сапфиры, бриллианты, часы фирмы “Картье”.
Рязанцев стукнул кулаком по подлокотнику и пробормотал, ни к
кому не обращаясь:
– Она никогда не спала голышом, даже в жару, и всегда
снимала на ночь часы и украшения. – Он налил себе еще воды, расплескав
половину, отхлебнул и крепко зажмурил глаза. Арсеньев, сидевший ближе других,
заметил, что по щекам его текут слезы.
– Женя, – осторожно окликнул его Егорыч, – поехали домой. У
тебя через три часа прямой эфир.
Рязанцев сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки, и
заговорил хриплым, отрывистым фальцетом:
– Порядок в ее квартире – это нонсенс! Чушь! Домработница
убирала через два дня на третий, и к ее очередному приходу все было вверх дном.
Вы до сих пор не допросили домработницу! Вы не провели обыск и не знаете,
похищено ли что-нибудь из квартиры. Прошло двенадцать часов! И никто ни хрена
не шевелится! Вам нужен человек, который хорошо знает квартиру? Этот человек
вас вызвал. Этот человек был в полном вашем распоряжении. Лучше Лисовой
Светланы Анатольевны никто не знает, где что лежит у Вики, даже сама Вика!
– Но мы беседовали с Лисовой, она сначала была в шоке, а потом
отказалась отвечать на вопросы, – попытался оправдаться Арсеньев.
– Что значит – отказалась?
– Она заявила, что у нее нет привычки рыться в чужих вещах и
она понятия не имеет, где у ее хозяйки лежат деньги, какие суммы могли
находиться в доме.
– Чушь! Все она отлично знает. Ладно, я сам с ней поговорю.
Значит, что же у нас получается? Если это заказное убийство, зачем понадобилось
входить в квартиру? Вика ездила без охраны. Куда проще убить на улице, у
подъезда. В квартиру проникли потому, что им надо было туда проникнуть. Ее,
конечно, допрашивали, просто делали это профессионально, и практически никаких
следов не осталось. Наверняка они там все перерыли, а потом убрали за собой, –
он тряхнул головой, тяжело поднялся, – ладно, Егорыч, поехали. Перед эфиром мне
надо принять душ и побриться.
* * *
Двор был тихий, просторный и почти пустой. Никого, кроме
стайки сонных бомжей на сдвинутых скамейках у ограды спортивной площадки.
Стивен Ловуд даже пожалел, что назначил встречу именно здесь. Все-таки не очень
приятно общаться с бандитом в безлюдном месте.
Впрочем, собеседник Ловуда совсем не был похож на бандита.
Выглядел он скорее убого, чем устрашающе. Лет сорока пяти мужчинка, маленький,
болезненно худой, с редкими пегими волосами, уродливо постриженными и давно
немытыми, с нечистой рыхлой кожей, он вполне мог бы вписаться в бомжовскую
стайку у спортивной площадки. И одет был соответственно. Мятая ситцевая рубашка
в мелкий горошек заправлена в спортивные трикотажные брюки на резинке, сверху
засаленная джинсовая куртка.
Они беседовали уже минут двадцать и совершенно не понимали
друг друга.
– Заказ был? – тупо повторил бандит в десятый раз.
– Да, конечно, – терпеливо кивнул Ловуд, – и аванс вы
получили.
– Ну, и чего теперь? – спросил бандит, пуская дым из
ноздрей.
– Теперь обстоятельства изменились, и я бы хотел получить
назад свои деньги.
– Так они не по нашей вине изменились, обстоятельства, блин,
– резонно заметил бандит.
– А по чьей же?
– Вот это у вас надо спросить, – бандит равнодушно пожал
хилыми плечами.
– У меня? – Ловуд сделал надменно-недоуменное лицо. – Вы
хотя бы отдаете себе отчет, какую сейчас чушь говорите? Вы взяли на себя
определенные обязательства, получили деньги. Тут выясняется, что вы не в
состоянии контролировать ситуацию.
– Так чего там контролировать? – вяло возразил бандит. –
Уже, как я понял, и ситуации никакой нет, и контролировать нечего.
