– Ты хочешь сказать, что на лагерь миротворческих сил в
Бейруте готовится нападение? – донесся до него взволнованный голос Макмерфи.
– Я только излагаю факты, выводы делать вам, – равнодушно
пожал плечами Григорьев.
Семья за соседним столиком собралась уходить. Григорьев
проводил взглядом белокурую девочку, посмотрел на часы, кивнул официантке,
расплатился. Прощаясь, он не стал напоминать Макмерфи недавнюю историю с
корейским самолетом.
Дождь кончился. Андрей Евгеньевич сел в машину, включил
музыку, выехал со стоянки. До аэропорта оставалось не больше двадцати минут
пути. Было приятно мчаться в умной послушной машине на хорошей скорости по
идеальной автотрассе, дышать в такт спокойному струящемуся блюзу, чувствовать
себя здоровым, сытым, нестарым, чисто вымытым, гладко выбритым, добротно и
красиво одетым. Ничего советского. Гениальные, чуть поношенные джинсы фирмы
“Левайс”, толстый мягкий блузон цвета индиго, под ним белоснежная футболка.
Свежий грейпфрутовый аромат мужской туалетной воды “Армани”, ментоловый вкус
жвачки во рту. Восхитительная игра огней на стоянке у аэропорта. Сверкающий,
как зеркало, пол под ногами, изобилие ларьков, закусочных “фаст-фуд”,
магазинчиков, запахи, звуки, улыбки незнакомых людей, с которыми случайно
встречаешься глазами в доброжелательной спокойной толпе. Несколько волшебных
музыкальных аккордов, всего лишь позывные перед очередной информацией о
прилетах и отлетах. Чистейший, отделанный небесной бело-голубой плиткой
общественный сортир, в котором пахнет, как в парфюмерной лавке. Кокетливая надпись
“Фенк ю вери мач!” на каждом отрывном квадратике туалетной бумаги. Собственное
лицо в зеркале, вполне уместное, вполне американское лицо. Ну-ка, кто-нибудь на
счет раз угадает в тебе затравленного нечистоплотного зверька под названием
“совок”? Ни за что. Ты здесь свой. Ничего советского.
Однако надо быть очень советским человеком, чтобы принимать
все это так близко к сердцу и получать от всего этого такой серьезный, такой
острый кайф.
"Вот будет у меня миллион долларов, и я выкуплю Машку.
Я надаю таких взяток, кому следует, что ни одна сволочь не посмеет помешать!” –
на этой веселой фантастической волне он подлетел к своей жене Кларе, чмокнул
мягкую круглую щеку, взъерошил остриженные волосы, подхватил чемодан, быстро
весело затараторил по-английски, назвал жену “ханни” – медовая, как здесь
принято называть жен.
– Отлично выглядишь, ханни, похудела, стрижка тебе идет. Ты
что, осветлила волосы? Решила стать блондинкой?
– Надо же, не ожидала, что ты заметишь, – ответила она
по-русски своим громким низким голосом. – Тебе правда нравится?
Когда сели в машину, он как бы между прочим передал ей
привет от Билла и рассказал о случайной встрече в кафетерии на бензоколонке как
о забавном эпизоде, не стоящем особенного внимания.
– Представь себе Макмерфи в ковбойском костюме, в красных
остроносых сапожках. Я вылупился на него, как идиот, не сразу узнал.
Оказывается, у его сына в школе готовят шоу на историко-патриотическую тему, с
участием родителей, и это был театральный костюм – Он что, тоже ехал в
аэропорт? – резонно спросила Клара.
– А? Нет. Вроде бы нет. Я, честно говоря, не
поинтересовался, куда он ехал.
В зеркале поблескивали ее небольшие умные глаза. Что-то
неуловимое, неприятное мелькнуло во взгляде, но тут же исчезло. Возможно, это
просто была игра света и тени. Она накрасила ресницы. Раньше она никогда не
делала этого.
Дома, пока она разбирала чемодан, он отправился в душ.
Сквозь шум воды он не расслышал, как открылась дверь, и вздрогнул, увидев Клару
на маленьком плетеном стульчике возле раковины. Она сидела, уже в халате, и
ваткой снимала макияж.
– У меня для тебя сюрприз, – произнесла она, не разжимая
губ, – выйди и посмотри, там, на холодильнике.
Обмотавшись полотенцем, он прошлепал босиком в кухню. На
холодильнике лежала странная игрушка, легкая пластмассовая ракета размером с
небольшую морковку. Половинка красная, половинка белая. Григорьев удивленно
повертел ее в руках и заметил глазок с увеличительным стеклом. Что-то вроде
волшебного фонаря. Повернувшись к свету, он посмотрел внутрь. Внутри была Маша.
Цветной снимок на слайде. Маша в белой блузке и красном галстуке. Очень высокое
качество пленки. Видны даже золотистые пуговицы на погончиках парадной пионерской
блузки и крошечная розовая лихорадка в уголке рта.
– Это она полгода назад, – крикнула Клара из ванной, – в
день рожденья Ленина, 22 апреля, их принимали в пионеры! Там еще письмо. Ты
нашел?
– Да! – крикнул в ответ Григорьев и взял в руки
незапечатанный конверт. Внутри оказался тетрадный листок в линейку, исписанный
аккуратным детским почерком.
"Здравствуй, папа!
У меня все хорошо. На зимних каникулах была в лагере, заняла
второе место по прыжкам в высоту среди девочек. Каталась на лыжах и на коньках.
Как ты поживаешь? Как твое здоровье? Мы, очень давно не виделись, и я не знаю,
что еще написать. Учусь хорошо, без троек. За прошлое лето выросла на четыре
сантиметра. Пытаюсь читать “Тома Сойера”. Мы проходим его по внеклассному
чтению, но в хрестоматии адаптированный вариант. Я читаю просто книжку, в
натуральном виде, то есть в подлиннике. Ну, что еще? Клара Никитична говорит,
чтобы я написала тебе подробнее о своей жизни, с кем дружу, чем занимаюсь на
досуге. Но про друзей в письме не расскажешь, слишком все сложно. А на досуге я
сплю, потому что у меня каждый день шесть уроков плюс спортивная гимнастика три
раза в неделю в Доме пионеров плюс еще кружок “Юный математик” по понедельникам
и средам. В субботу у меня гитара. Мама считает, что я обязательно должна
играть на гитаре. Когда приедешь в Москву, пожалуйста, позвони бабушке Зине,
скажи, что приехал и где мы можем встретиться.
До свиданья. Твоя дочь Маша”.
Григорьев трижды перечитал письмо и не заметил, что Клара
успела выйти из ванной.
– Хорошая девочка, – произнесла она с мягкой улыбкой, –
знаешь, такая спокойная, рассудительная, пожалуй, немного взрослая для своих
десяти лет. Я, конечно, не звонила им домой, просто подошла к школе к концу
шестого урока, встретила ее, попросила написать письмо и передать какую-нибудь
фотографию.
Григорьев сложил листок, машинально похлопал себя по бокам в
поисках карманов. Но на нем было только банное полотенце, узел ослаб, оно
соскользнуло на пол. Он стоял под внимательным взглядом Клары, голый и
беспомощный, как призывник перед медкомиссией.
– Есть еще одна новость, – сказала она, продолжая улыбаться,
– в Управлении ходят упорные слухи, что в Лондоне освобождается место
заместителя резидента, твоя кандидатура одна из главных. – Она подошла совсем
близко, провела теплой ладонью по его животу и пристально посмотрела в глаза.
