Грохот воды был похож на тяжелый рок, маленькая ванная
комната, отделанная апельсиновой плиткой, крутилась и подпрыгивала, желтый
плоский плафон дергался, как голова неизвестного парнишки, похожего на Павлика
Воронкова, в ритме бешеной музыки. Два пышных белых махровых халата на вешалке,
прибитой к внутренней стороне двери, приплясывали, сцепившись рукавами, как
влюбленная парочка на дискотеке. Дверь дрожала и пела “Чучело, чучело…”
сердитым женским голосом.
– Чучело, ты вылезать собираешься?! – Бывшая жена Марина
барабанила в дверь и обзывала Арсеньева всякими неприятными словами. После
развода им приходилось жить под одной крышей, все никак не могли разменять
квартиру.
– Мне нужна ванная! Ты уже полтора часа мокнешь!
– Да, прости, сейчас выхожу! – крикнул Арсеньев, вытащил
затычку и окончательно проснулся.
* * *
Угораздило же Стивена Ловуда снять квартиру в
Пыхово-Церковном переулке, в двух шагах от Оружейного, где Маша жила все свое
детство! Сейчас только не хватало узнавать знакомые с детства улицы, все эти
Брестские и Миусские. Она старалась не глядеть в окно, занялась своим новым
мобильным телефоном, просматривала функции, долго выбирала мелодию. Выбрала
нежные звуки, похожие на кошачье мяуканье.
Ловуд молчал. Вдоль окон плыли московские окраины. Совсем
стемнело, можно было расслабиться и спокойно прокрутить в голове последний
разговор с Макмерфи.
Всего за час до отлета они сидели в маленьком тихом баре в
аэропорту Кеннеди и болтали о всякой ерунде: о погоде в Москве, о Машиной новой
стрижке.
– Я бы хотел, чтобы ты поближе познакомилась со Стивеном
Ловудом, – вдруг заявил Макмерфи.
– В каком смысле? – брезгливо скривилась Маша.
– Не дергайся. Не в том, в котором ты подумала. Хотя, если
понадобится пару раз сделать томные глазки и подхихикнуть его двусмысленным
шуткам, ничего с тобой не случится. Ты должна ответить на несколько вполне
конкретных вопросов относительно Стивена Лову да, причем ответить мне лично,
никому больше. Поняла?
– Почти.
– Никто, даже твой отец, не должен знать об этом.
– Он знает, что Ловуд будет меня встречать.
– К сожалению, да. Но это не страшно. Главное, в будущем не
заострять его внимания на этом человеке.
– Я что, вообще не должна упоминать Ловуда в разговорах с
отцом? Мы будем постоянно перезваниваться, общаться через электронную почту. Вы
же знаете, как тонко он чувствует не только вранье, но даже умолчание!
– Ты можешь назвать Ловуда в перечне имен, среди других.
Просто не надо выделять его, понимаешь? Да все ты отлично понимаешь. Слушай
главное. Ты должна выяснить, существует ли связь между Ловудом и генералом ФСБ
Кумариным Всеволодом Сергеевичем.
– С кем? – Маше показалось, что она ослышалась.
– С Ку-ма-ри-ным, – медленно, по слогам, повторил Макмерфи,
– фотографии его ты уже видела, живьем, кажется, никогда. Можешь посмотреть еще
раз. С собой, как ты понимаешь, дать не могу, но ты запомнишь. У тебя отличная
память на лица, – он протянул Маше небольшую стопку снимков, цветных и
черно-белых.
Пока Маша их разглядывала, он продолжал говорить:
– Ты попытаешься понять, что именно их связывает, какие
между ними отношения, как давно они знакомы. Будет совсем хорошо, если тебе
удастся понаблюдать за их общением в небольшой компании или, например, вы
втроем поужинаете в каком-нибудь загородном ресторане. Правда, Ловуд страшный
жмот. Насчет Кумарина не знаю, но если ты захочешь поужинать с Ловудом, платить
придется тебе. Он угощает кого-либо только по оперативной необходимости и на
казенные деньги.
– Кумарин был шефом моего отца, – тревожно заметила Маша и
вернула снимки.
– Именно поэтому не надо ничего рассказывать папе. Он станет
нервничать, преувеличивать, истолкует что-то превратно. В общем, мы
договорились?
– Не совсем. Если мне придется встретиться с Кумариным,
вдруг он меня узнает?
– А почему он должен тебя узнать? Разве он бывал у твоего в
отца в гостях? Разве ты его когда-нибудь видела живьем?
– Нет… – Почему-то у Маши стало на миг холодно в животе. Но
только на миг и, наверное, от яблочного сока со льдом.
– Вот и он тебя – нет. Ему могли попасться на глаза только
фотографии, причем детские, и очень давно.
– Я тоже видела только фотографии, – язвительно заметила
Маша, – а он, между прочим, профессионал, и у него тоже отличная память на
лица.
– Только детские, и очень давно, – ласково повторил Макмерфи
и потрепал ее по щеке.
– Что-то здесь не так. Я пока не понимаю, что именно, но
чувствую. Получается, Рязанцев отходит на второй план?
– Ничего подобного, – Макмерфи энергично замотал головой, –
Концерн ждет от тебя подробных отчетов обо всем, что творится вокруг Рязанцева.
Мы вложили много денег в этого человека, и нам надо, чтобы кто-то постоянно был
рядом и держал руку на его пульсе. Раньше эту работу выполнял Томас Бриттен.
Теперь будешь выполнять ты.
– Но все-таки Ловуд и Кумарин – основная часть моего
задания, верно?
– Для меня это самое главное. Для меня лично. Но не для
Концерна. Хотя одно с другим очень тесно переплетено и связано.
– Почему в таком случае вы говорите об этом в последний
момент и так туманно?
– Я сказал тогда, когда счел нужным. И ничего не туманно. Ты
сама все усложняешь.
– Нет. Это вы усложняете. И я не понимаю, зачем.
– Прекрати! Я не стал говорить тебе раньше потому, что ты
могла бы не удержаться, что-нибудь ляпнуть отцу. Одно дело – телефон и
электронная почта, и совсем другое личный контакт, глаза в глаза. Он ведь все
из тебя вытянул в “Ореховой Кларе”?
– Вы что, слушали нас?
– Делать мне нечего! Я просто очень хорошо знаю вас обоих.
– Кумарин сейчас возглавляет Фонд Международных гуманитарных
инициатив. Ловуд – помощник атташе по культуре. Они вполне могут быть знакомы
просто так, по долгу службы, – тихо заметила Маша, – а контакты другого рода
вряд ли будут прямыми и заметными со стороны. Вы разве не знаете, что обычно
это происходит через связников, сэ-эр? – она сощурилась и презрительно скривила
губы.
– Обычно да. Но только не у Кумарина. Он человек
оригинальный, у него свои методы. И не надо гримасничать. Это тебе не идет.
– Вы подозреваете Ловуда? Думаете, он работает на русских? –
спросила Маша, слегка успокоившись.
