Григорьев не любил водку. Даже в небольших количествах она
вызывала у него сильную изжогу, особенно на пустой желудок. Если он пил, то
предпочитал хороший коньяк или красное сухое вино. Между тем Кумарин успел еще
раз наполнить рюмки.
"Вот он, главный этап проверки. Он загоняет меня в
тупик”, – отрешенно думал Андрей Евгеньевич, морщась и шаря глазами по столу в
поисках хоть какой-нибудь закуски. Но ничего съедобного не было. Кумарин в
третий раз налил.
– Пару месяцев назад вы сказали, что вынуждены иногда
отвечать Макмерфи взаимностью, – проговорил резидент и поднял свою стопку,
призывая Григорьева в третий раз выпить вместе с ним, – я проанализировал
степень этой взаимности. Признаюсь, если бы не история с идиотом Демченко, я
вынужден был бы сдать вас руководству в качестве раскрытого мною “крота”. Да
пейте же, что вы смотрите, как будто там не водка, а цианит?
"Сухарик, крекер, что-нибудь закусить!” – в отчаянии
подумал Григорьев, сгорая от изжоги и страха под спокойным внимательным
взглядом резидента. Следовало немедленно взять себя в руки, иначе конец.
– Ну, что же вы застыли? – с легкой усмешкой подбодрил его
Кумарин.
Андрей Евгеньевич не стал пить. Он демонстративно отставил
стопку.
– Всеволод Сергеевич, – вздохнул он и укоризненно покачал
головой, – если бы вы на секунду усомнились в моей честности, вы бы не вели со
мной этот разговор. Вы бы дали мне улететь в Москву, снабдив руководство всей
имеющейся на меня информацией. Но поскольку мы здесь сейчас сидим, пьем и
беседуем на странные темы, серьезного компромата у вас на меня нет. Его и не
может быть. Работа, которую я веду с Макмерфи больше полутора лет, одобрена
вами и центром. Я добросовестно играю порученную мне роль. Для Макмерфи я
завербованный агент, поэтому из меня не удастся сделать “крота”, даже если меня
сдаст кто-нибудь с той стороны, например этот ваш Колокол.
Лицо Кумарина оставалось спокойным. Когда Григорьев упомянул
Колокола, оно стало нарочито спокойным.
– Вы справедливо заметили, – продолжал Григорьев, – что в
нашей работе все весьма относительно, границы между своими и чужими постепенно
стираются. Когда французы выгнали из страны сорок пять наших дипломатов,
работавших в посольстве СССР в Париже, помните, какая началась паника? Искали
предателя, предлагали внедрить в широкую практику аппарат “Полиграф”,
подвергнуть проверке на “детекторе лжи” в обязательном порядке всех поголовно,
от уборщиц до высшего руководства. А что оказалось? Французы вычислили
сотрудников КГБ совершенно самостоятельно, быстро, бесплатно. Чистые дипломаты
в советском посольстве не имеют машин, пользуются по вызову автомобилями из
посольского парка. А сотрудники КГБ разъезжают на собственном автотранспорте. И
квартиры у них лучше, и материальный уровень выше, настолько, что это сразу
бросается в глаза. Чистому дипломату на представительские расходы выдаются
копейки, сотрудников КГБ не ограничивают в средствах.
– Да, все верно, – машинально кивнул Кумарин, как будто
выходя из странного оцепенения, – все логично и ясно. Но вы уверены, что
кому-то нужны эта логика и эта ясность? Лучше найти иные причины провалов,
более лестные и пристойные. Признаваться в собственной тупости и жадности
стыдно, идеологически вредно. А выявлять врагов, предателей, разоблачать
коварные замыслы противника – это долг скромных героев невидимого фронта,
тяжелая, но почетная обязанность. Впрочем, вы это сами отлично понимаете. В
начале разговора я сказал вам, что Лондон отменяется. Но не потому, что мне
удалось отстоять вас и оставить здесь. Скажу честно, я попытался, но
натолкнулся на стену.
Боюсь, дело плохо. Как только вы вернетесь в Москву, вас
отправят в один из наших закрытых санаториев и начнут проверять. Возможно, вам
удастся выкрутиться, но вы станете невыездным на неопределенный срок.
– Почему? Что-нибудь случилось? – спросил Григорьев с
дурацкой растерянной улыбкой.
– Не знаю, – пожал плечами резидент, – причин может быть
множество. Например, кто-то решил, что информация, которую вы поставляете
Макмерфи, по своему количеству и качеству резко превышает нормы, обусловленные
необходимостью. Каковы нормы, никто не знает, но это не важно. Вас больше не
выпустят и будут серьезно проверять. Вы хотите этого?
– Какая разница, хочу я или нет?
– Если бы не было разницы, я не вел бы с вами все эти долгие
странные разговоры, не показывал бы вам сверхсекретные документы, – проговорил
Кумарин и раздраженно поморщился, – вы хорошо помните, о чем в них шла речь?
– Да, конечно.
– Ну, тогда вас не слишком удивит мое предложение. Я
предлагаю вам уйти к американцам. Ваш уход будет обставлен как положено. Вас
назовут предателем, заочно приговорят к смертной казни. Что делать? Иначе никто
не поверит. Вы уйдете, разумеется, не пустой. Вы сдадите им нескольких наших
агентов-нелегалов. Не волнуйтесь, в этом смысле все будет чисто. Для подобных
случаев имеется балласт, от которого надо избавляться.
– Для подобных случаев? – тихо перебил Григорьев. – Вы
хотите сказать…
– Да, я хочу сказать, что вы не первый и не последний.
Существует Управление Глубокого Погружения. Основная задача на сегодня –
создание по всему меру агентурной сети нового типа. Профессионалы должны
обслуживать не прогнившее государство, коего скоро не станет, а конкретных
людей, таких же профессионалов. Принцип работы – никакой идеологии, минимум
бюрократии, максимум практической пользы. Чтобы внести окончательную ясность,
скажу: вы нужны мне внутри ЦРУ. В качестве разоблаченного агента или
невыездного неудачника вы меня не интересуете, и никакой поддержки со своей
стороны я вам не обещаю. Более того, я буду вынужден вас утопить. Итак, вы
готовы ответить? Или у вас есть еще вопросы?
– Есть. Зачем я вам нужен внутри ЦРУ?
– О, вы мне там очень, очень пригодитесь. Например, когда
американцы будут распределять эти свои миллионы, они непременно посоветуются с
вами. Когда за рубеж на частные банковские счета хлынет советское золото, им
потребуются ваши комментарии.
– Предателям никогда не доверяют полностью, – быстро, хрипло
заметил Григорьев.
– А что такое предательство? – усмехнулся резидент. – Мы с
вами выросли на нем, мы им пропитаны, мы им провоняли насквозь. Мы вербовали,
шантажировали, подсматривали и подслушивали, всасывали в себя из внешнего мира
всякую мерзость – доносы, жадность, зависть, тщательно переваривали и обильно
отрыгивали назад, во внешний мир. Именно предателям в наших кругах доверяют, у
них учатся. Вспомните хотя бы Кима Филби. Ну ладно, это уже лирика. Нет ни
времени, ни сил. Степень доверия к вам Макмерфи и его коллег зависит от вашего
профессионализма. Еще вопросы?
– Если я уйду, у вас будут большие неприятности.
