– Погодите, но вы же убираете в квартире, – напомнил
Арсеньев, – вам приходится раскладывать вещи по местам.
– Да, я стираю белье, развешиваю одежду в гардеробной
комнате, чищу обувь. Но я никогда не заглядываю в ящики комода и письменного
стола. Я понятия не имею, что там может лежать.
– Ну хорошо, а родственники какие-нибудь "есть у нее?
Родители, сестра, брат?
– Родители, вероятно, есть. Во всяком случае, мать. Где-то в
глубокой провинции. Но я здесь вам ничем помочь не могу. Никогда ее не видела и
даже не слышала, чтобы они говорили по телефону.
– А что вы так нервничаете? – недоуменно пожал плечами
Остапчук.
– Довольно сложно сохранять спокойствие в подобной ситуации,
– Лисова саркастически усмехнулась, – вы, молодые люди, привыкли к смерти, к
трупам, а я, извините, нет.
– Ну ладно, – вздохнул Арсеньев, – чем занималась ваша
хозяйка Кравцова Виктория Павловна?
– Вы же смотрели документы.
– Хотелось бы услышать от вас, более подробно.
– Я не знаю.
– Не знаете, где работала ваша хозяйка?
– Понятия не имею, – в голосе Лисовой послышался легкий
вызов, – в наше время это вообще не важно.
– Простите, не понял, – Арсеньев улыбнулся, – что именно не
важно?
– В наше время, молодой человек, люди не работают. Они
делают деньги. Во всяком случае, люди того круга, к которому принадлежала
покойная.
– А к какому кругу она принадлежала, интересно? – опять
встрял Остапчук. – Что-то я не понимаю, гражданка Лисова. Ничего-то вы не
знаете, ни о чем понятия не имеете, – он зашел сзади и оперся руками на спинку
ее стула, – получается, что отвечать на наши вопросы вы не желаете. Тогда
давайте оформлять все, как положено, в письменной форме, на имя прокурора, с
подробным объяснением причин, по которым вы отказываетесь давать свидетельские
показания.
– Я не отказываюсь давать показания. Я просто не могу
разговаривать в таком тоне, – холодно отчеканила Лисова.
– Нормальный тон, гражданка, нормальный, – возразил
Остапчук.
– Пожалуйста, Светлана Анатольевна, ответьте на вопрос. Где
работала ваша хозяйка? – Арсеньев грозно взглянул на старшего лейтенанта через
ее голову и выразительно двинул бровями. Остапчук в ответ скорчил уморительную
рожу и поднял руки, мол, разбирайся сам с этой теткой.
Светлана Анатольевна между тем встала, направилась в угол
гостиной, долго рылась в своей вместительной сумке, наконец достала бутылочку
валокордина, накапала в рюмку, выпила залпом, промокнула губы все той же
салфеткой, уже серой от пыли, аккуратно сложила ее, спрятала в карман, после
чего вернулась на место и, глядя мимо Арсеньева, быстро невнятно произнесла:
– Кажется, она занималась рекламой. Вообще, меня все это не
касается. Я не имею привычки совать нос в чужие дела.
«Так ведет себя человек, который боится сболтнуть лишнее, –
машинально отметил майор, – нет, неверно. Так ведет себя человек, который
вообще боится. Всего на свете. Но не хочет этого показывать. А кому на ее месте
не было бы страшно?»
– Значит, вы пришли в одиннадцать сорок? – уточнил Арсеньев,
глядя в выпуклые светло-карие глаза домработницы. – Вы ожидали застать Викторию
Павловну дома?
– Я пришла убрать в квартире. Я прихожу три раза в неделю, к
двенадцати, и работаю до шести. У меня есть ключ. Остальное меня не касается.
– Ваша хозяйка не собиралась уезжать из Москвы на праздники?
– Не знаю.
– Погодите, Светлана Анатольевна, но вы ведь как-то
общались, разговаривали? Она вам платила предупреждала, что должна уехать, что
придут гости, ну и так далее, – Арсеньев слегка напрягся, пока не понимая
почему. Вряд ли ему передалась шутовская подозрительность Гены Остапчука.
Старший лейтенант вообще всегда всех подозревал, даже в случаях естественной
смерти со значением кивал в сторону близких покойного, а потом долго вычислял,
какие у этих близких могли быть мотивы и выгоды, что им достанется из
имущества.
– Одним из условий было молчание, – Ли-сова надменно
вскинула подбородок. – Когда я начала здесь работать,..
– А когда вы начали? – быстро перебил Арсеньев.
– Год назад.
– По рекомендации знакомых? Или через агентство?
– По просьбе моего близкого друга. Я много лет веду в его
доме хозяйство, и он попросил помочь одинокой женщине, с которой связан по
работе.
– По работе? Значит, вы все-таки знаете, где работала ваша
хозяйка? – тихо спросил Арсеньев.
Лисова молча помотала головой.
– Что за близкий друг? Пожалуйста, назовите его фамилию.
– Послушайте, зачем вы меня допрашиваете? По какому праву?
Все равно вам не доверят расследовать такое серьезное дело. Убит иностранец, и
мне странно, почему до сих пор здесь нет сотрудников ФСБ. А вы, собственно, кто
такой? Из районного отделения?
– Почему район? Мы не район! – обиделся Остапчук. – Мы из
МУРа, я же вам, гражданочка, показывал удостоверение. Читать умеете? Так
знакомого-то вашего как зовут, который вас сюда рекомендовал? Телефончик его
потрудитесь сообщить.
Лисова вытаращила глаза, открыла рот, но больше не
произнесла ни слова и вдруг стала медленно заваливаться на бок, продолжая
смотреть на Арсеньева. Остапчук все еще стоял позади нее и успел подхватить. Со
стула она не свалилась.
– Ну, ну, гражданочка, не надо нам здесь спектакли
разыгрывать, – проворчал он и легонько похлопал ее по щекам.
Впрочем, это был не спектакль. Светлана Анатольевна
действительно на несколько минут лишилась чувств.
* * *
Дождь кончился, но туман все не рассеивался. Он стал
голубоватым, как обезжиренное молоко.
– Возьми себя в руки, – бормотал Андрей Евгеньевич
Григорьев, пробегая мелкой трусцой по влажному тротуару, мимо нарядных
двухэтажных домов классического колониального стиля, мимо аккуратной маленькой
копии готического собора с двумя тонкими ребристыми башенками и цветными
витражами. На углу Сидней-стрит он чуть не налетел на разносчика пиццы, который
тащил высоченную стопку белых коробок, и видны были только его ноги в форменных
синих штанах с желтыми лампасами.
За чугунной оградой школы святого Мартина резвились дети.
Настоящие маленькие американцы, раскованные, сытые, счастливые. Все вокруг
напоминало качественное голливудское кино, и бегущий трусцой благородный старик
Эндрю Григорьефф с лицом усталого от собственных знаний профессора, немного
комичный, но вполне добротный американский гражданин, чудесно вписывался в
кадр.
