Нарастающая луна медленно плыла по темно-индиговому небу. Россыпи звезд, сколько хватает зрения — сплошным искристым дождем усыпали высь. Редкие облака, окрашенные в необычайный фиолетово-черный цвет, не казались угрожающими, скорее наоборот — хотелось укутаться в такое облако, и спокойно заснуть… Только в глубине души, на каком-то далеком от физического уровне, негодующе и жаждущее пульсировала Грань, требуя своего.
Анжей поежился, натягивая капюшон поглубже. Последние три дня Грань не умолкала ни на мгновение, постоянно напоминая о присутствии где-то невдалеке второго Адепта. Грань не расценивала того, другого, как достойный для себя носитель, Грань была вполне довольна Анжеем. Объединенная двойная Грань хотела воссоединиться с третьей своей частью, она тихо, но вполне различимо ворчала, пульсируя за гранью контролируемого сознания, требуя, приказывая как можно скорее отправиться за обреченным эльфом, забрать то, что не должно было ему принадлежать, оборвать жизнь вора!
Полуэльф вздрогнул всем телом, поднялся, отошел от костра, набрал полные пригоршни снега и растер лицо, пытаясь отогнать наваждение. Потом бросил взгляд на небо — как раз миновала полночь. Его дежурство закончилось.
Альвариэ, казалось, и не спала. По крайней мере, глаза она открыла в тот момент, когда Анжей только начал склоняться над ней, чтобы разбудить.
— Пора сменяться, — проговорила она без тени вопросительной интонации в голосе. Юноша кивнул. — Все в порядке?
— Да, — соврал он, пряча взгляд.
Ллинайт прищурилась, но ничего не сказала. Встала, пристегнула пояс с мечом, сунула за ремень топорик.
— Подкинь пару поленьев.
Он молча выполнил просьбу. Несколько минут они сидели рядом, чуть не касаясь друг друга плечами, и смотрели в яркое, веселое пламя, радостно пожирающее древесину.
— Анжей, я хотела тебе кое-что сказать, — неожиданно заговорила северянка, продолжая наблюдать за пляской огня. — Еще в пещере хотела, но тогда вокруг было слишком много людей. А потом как-то не пришлось… Сегодня вот специально поменялась, чтобы поговорить.
— О чем? — полуэльф уже неплохо знал спутницу, и понимал, что такое долгое вступление — знак того, что тема для воительницы непростая, важная.
— Я хотела попросить прощения, — она повернула голову, ловя взгляд собеседника. — За то, как относилась к тебе раньше, за то, что смеялась. За то, что презирала и постоянно демонстрировала пренебрежение. За то, что при каждой возможности подчеркивала твою болезненность и хромоту. Не перебивай, второй раз я начать не смогу. Не хочу вдаваться в подробности, но в моей жизни был один эпизод, после которого я начала с ненавистью и презрением относиться к мужчинам, которые неспособны постоять за себя и защитить других. Нет, я сама не нуждаюсь в защите, но я всегда помню, что на моем месте может быть кто-то другой, кому потребуется крепкая и надежная рука, кто неспособен за себя постоять. После того, что произошло в «Пушистой наковальне», после того, как мы все попали в такую переделку из-за тебя, после того, как Тэйнар тебя приволок еле живого, после того, как ты устроил истерику в департаменте… я тебя почти возненавидела. Я видела твою слабость, как ты легко простужаешься, как не можешь нормально ходить без трости — и презирала тебя. Больше всего меня раздражало то, что Тэйнар так о тебе заботится, как заботятся о маленьких беспомощных детях. Когда в первый раз всерьез пробудилась эта твоя Грань, и ты потратил почти все наши деньги — мне хотелось тебя убить.
Анжей сидел неподвижно, его лицо ничего не выражало, но глаза… Огромные фиолетовые глаза, полные боли и обиды, жгли Альвариэ хуже огня. Увы, она знала, что должна все это сказать. Просто для того, чтобы полуэльф ее действительно понял, а не решил, что она это делает только для очистки совести. На миг остановившись, чтобы перевести дыхание, воительница продолжила:
— Чем дальше — тем больше я тебя ненавидела и презирала. Каждая твоя ошибка, каждая проблема, исходящая от тебя, абсолютно все — я запоминала и копила счет. Мне было в радость сказать что-либо, что тебя заденет и причинит боль. И очень обидно было тогда, в пещере, в момент начала обвала, обидно, что ты сейчас умрешь, но не от моей руки. В следующую секунду я вспомнила о твоей миссии, о том, что тебе необходимо выжить… Помнишь, я крикнула: «Беги!»? Я тогда мстительно подумала, что по крайней мере я умру, зная, что не ошиблась в тебе, и ты вправду маленькое капризное ничтожество, не способное ни на что, кроме как плакать и трепать всем вокруг нервы.
Ты себе даже представить не можешь, как я себя чувствовала, когда ты, вместо того, чтобы бежать и спасать свою жизнь, ринулся вытаскивать меня. Когда каждая секунда промедления может оказаться роковой, ты, которого я считала самовлюбленным эгоистом, спасаешь меня, меня! Несмотря на все то, что я тебе делала, несмотря на мои оскорбления и насмешки, ты рискуешь жизнью, чтобы меня спасти! А после того, как мы поговорили, и ты рассказал о своих «взаимоотношениях» с этой ярлиговой Гранью, после того, как ты вновь рисковал жизнью, вызывая этого духа, как там его, Асанхено…
— Ассэнхенто, — машинально поправил Анжей, окончательно переставая что-либо понимать.
— Ну да, Ассэнхенто, какая разница-то… — отмахнулась Ллинайт.
— Ты себе не представляешь, насколько огромная разница, — вздохнул полуэльф, но воительница его не слушала, продолжая свой монолог. Ее глаза лихорадочно блестели, она поминутно прикусывала губу, нервничая сильнее, чем когда-либо, но именно сейчас Альвариэ была полна решимости довести начатое до конца, что бы ни сказал Анжей в ответ на ее «исповедь».
— Я поняла, какой тварью я была, меряя тебя по своим стереотипам. Я считала тебя слабаком, а ты оказался куда сильнее меня в чем-то, гораздо более важном, чем физическая мощь. Я считала тебя эгоистом, готовым на все ради самого себя, а на проверку вышло, что ты полон решимости, если понадобится, пожертвовать собой ради уничтожения Культа. Я считала, что ты ни на что не способен и можешь только трепать нам нервы — а вышло так, что ты каждый день проводишь в куда более страшной и сложной борьбе, чем я могу себе представить. Вышло так, что это я — слабачка и эгоистка, неспособная понять никого, кто от меня отличается. Потому я и прошу у тебя прощения, Анжей. Только не надо слов для успокоения, дежурных фраз, и тому подобного. Мне не нужны слова о прощении. Я хочу, чтобы ты меня и в самом деле простил, если это возможно. Пусть не сейчас — но простил.
Она замолчала. Молчал и полуэльф, до глубины души потрясенный услышанным.
Дрова в костре прогорели, оставив лишь рдеющие угли. Юноша машинально дотянулся до поленницы, подбросил два полена в угли — дерево вспыхнуло почти мгновенно.
— Альвариэ, я не знаю, что сказать, — пробормотал он наконец, когда тянуть время и дальше становилось невозможным. — Я… нет, я тебя уже простил! Пока ты говорила, сперва мне хотелось тебя убить — ты говорила, а я очень хорошо вспоминал все эти насмешки и издевательства, подначки, намеки на мою физическую неполноценность… Я почти ненавидел тебя! А потом, под обвалом, когда ты крикнула это: «Беги!», я почувствовал себя последней скотиной… То есть, не тогда — тогда у меня не было времени на эмоции. Уже потом, когда мы лежали в заваленной пещере, я думал, как же я ошибался в тебе, считая бесчувственной и холодной стервой, неспособной на сочувствие и понимание. Так что это ты меня прости…
