— То есть, если военное ведомство откажется оплатить лечение, это придется делать мне? — презрительно проворчал чиновник.
— Именно так. Каково будет ваше решение?
— А без этой бюрократии что, никак нельзя? — сказал, будто плюнул, папенька офицера.
— Отчетность, — развел я руками. — Нас тоже проверяют. Вы, как лицо официальное, должны понимать.
— Хорошо, я подпишу, — почему-то глядя на меня многозначительно, гнусно усмехнулся Боантир.
Госпожа Торсилеза уже стояла с нужным документом наготове. Она предложила пройти к ближайшему столику, где и свершился этот исторический акт.
Ситуация была несколько неопределенная. Состояние пациента позволяло ограничиться помощью травника, однако в этом случае парень мог остаться калекой и вылететь со службы по инвалидности. Очень сомневаюсь, что военное командование сочтет его падение по глупости с никому не нужной скалы подвигом, достойным бесплатного лечения у лекаря.
Насколько мне известно, прежде чем принять решение об уровне лекарской помощи служащему, тщательно изучали его послужной список и обстоятельства получения увечий. Далеко не за каждого пострадавшего, даже в бою, военные чиновники согласны были платить. Трусы и дезертиры, например, и на бесплатную общегражданскую помощь рассчитывать не могли. Так что, по моему мнению скорее всего придется за все платить самому парню или его «благородному» отцу. С другой стороны, я легко мог представить его лечение как экстренную помощь.
Исцеление офицера, на которое я затратил чуть более четырех с половиной часов, по сравнению с излечением паучьей болезни прошло довольно спокойно и даже обыденно. Ассистировала мне опять одна Миринилла, остальных я отослал по делам.
Около дверей операционной меня ожидали Торсилеза и один из егерей, поинтересовавшийся, как дела у командира. Узнав, что все нормально — завтра можно будет посетить прыгуна, — развернулся и ушел.
Проблемы и.о. заведующей решались не так просто. Незабвенный господин Боантир проявил заботу о сыне: потребовал отдельную палату, специальное обслуживание и самые дорогие зелья. В основе отцовских чувств, по его словам, лежала необходимость соответствовать высокой должности руководителя департамента магистрата. Лучшая палата и прочие причиндалы шли наравне с дорогим парадным мундиром. Хочешь соответствовать — купишь.
Но не это волновало женщину. Всему городку было известно, что этот человек за медяк удавится, а тут вдруг расщедрился. Ведет себя как подгулявший охотник после долгого блуждания по лесам. И смотрит нехорошо. Таинственно. Злорадно. С превосходством. Будто знает нечто такое, что позволит ему не платить и даже, наоборот, прибыль из ситуации извлечь. Другое дело, что персона эта, мягко говоря, великим умом не отличалась, но вопрос оставался открытым: что делать и как себя с ним вести?
Я порекомендовал зря не нервничать: документы Боантир подписал — не отвертится. Однако посоветовал каждый шаг в отношении его сына обязательно оформлять документально.
Мысленно я себя поздравил: кроме гороходца и рудокопа, становлюсь еще и бюрократом. Как все-таки вовремя Торсилеза подошла ко мне с финансовыми вопросами. Будучи студентом, я даже не задумывался, кто платит за лечение, на что живут лекари и их помощники, для чего требуется документально оформлять согласие пациента на операцию — исцелял вместе с Греллианой или в одиночку всех, на кого мне указывали, и не спрашивал особо. Так же и в прошлом году в Сербано. Я практикант, значит, денег мне не положено — учись, практикуйся, считая, что выполняешь лабораторную работу, радуйся, что за эту возможность денег с тебя не берут. А теперь вот приходится вникать и в эти дела.
Разговаривая на ходу, мы прошли в ординаторскую, и там я заодно подписал подготовленное обоснование на излечение Норбиано. Кстати, он нам встретился в коридоре: более-менее бодро шаркал на прогулку при поддержке жены. По ходу я отметил, что еще один эксперимент вполне удался. Я встроил ему узорчик, помогающий эффективнее регенерировать, в ускоренном темпе усваивая вещества, поступающие с пищей, через кожу и даже с воздухом. В результате организм его, конечно, и стареть будет несколько быстрее, в зависимости от тяжести повреждения, но преимущество от скорого заживления ран, на мой взгляд, значительно перевешивает негативные последствия. Тем более, эти последствия легко снять небольшим целительским воздействием. Ел егерь прямо за троих. Чтобы он не пугался и жену не нервировал, пришлось приврать ему немного, будто под воздействием магусов процесс восстановления продолжается в ускоренном режиме, а это, дескать, требует усиленного питания.
В своей системе я использовал принципы построения узоров, применяющихся целителями для самовосстановления. Добавил туда узор общей балансировки органов и адаптированный блок управления для немагов (как в соответствующих амулетах), который, в свою очередь, замкнул на бессознательное больного, встроив в общую структуру его знаний частичку своих.
Да, я даром времени не терял. Активно занимаясь самокопанием в любую свободную минуту, тщательно изучал то, что мне открылось при слиянии с егерем. В частности, собственную структуру знаний. Работа облегчалась тем, что я одновременно владел сведениями и видел их узор. Постепенно я стал понимать, как все устроено, но до полного понимания было еще далеко. Тем не менее на данном этапе я обнаружил ту часть структуры знаний, что касалась управления придуманной мною системой регенерации, и понял, как ее скопировать и внедрить в структуру знаний егеря, скрывая источник сведений. Теперь на подсознательном уровне он сможет ускорять свою регенерацию, варьируя скорость процесса, контролировать расход магии в системе управления и пополнять его из амулета, который, кстати, предстоит еще сделать.
Самое интересное здесь то, что организм человека может все делать и сам. Однако это — способность бессознательного, с которым сознание у многих «договариваться» толком не умеет. Две части единого целого почти не сотрудничают друг с другом. Можно представить себе могучую армию: с пехотой, конницей, гвардией, магами и инженерными частями — это бессознательное, и штаб армии, который не имеет с ней связи, — это сознание. Точнее, связь есть, но на уровне слухов, сплетен и досужих разговоров — может, надо туда идти, может, в другую сторону, а может, и вовсе стоять. Враг появляется — его бьют, но только те, кто ближе. Когда же боль сообщает всем про прорыв супостата, только тогда наконец-то поступает нечто похожее на ясную команду — всем туда, удерживать прорыв. Многие практики самососредоточения и самоконцентрации нацелены как раз на то, чтобы научиться четко говорить бессознательному, что надо сделать.
Мой узор не заменял природную систему управления, он всего лишь дублировал ее на случай разрыва связи мозга с телом и частично давал возможность егерю командовать собственным бессознательным при решении данного круга вопросов. При исцелении слиянием, например, я руководил не только своим бессознательным, но и бессознательным больного. «Руководил», конечно, громко сказано, скорее, просил и подсказывал, но в результате «армия» пациента выступала союзником, а не нейтральным наблюдателем в лучшем случае или противником — в худшем.
