— Рядовой Арзубов, — представил он его мне. — Он из тех, что приехали командарма арестовывать. Там вообще история очень мутная.
Я кивнул. Если штурмбанфюрер Хирт говорил правду, и здесь и в самом деле располагался один из узлов энергетического поля Земли, то ожидать можно было чего угодно. Такие места сами собой притягивают различные неприятности. Тут всегда что-то происходит. И архив Троицкого попал сюда не случайно.
Вскоре мы впятером уже стояли у входа в туннель, откуда валил дым.
— Как я понимаю, там впереди металлические двери, за ними горящие ящики. В подвале хорошая тяга, так как весь дым идет сюда. Значит, наша задача перво-наперво пробраться мимо горящих ящиков и, очутившись за ними, можно осмотреть подвал, а может, отчасти и пожар потушить. — Последнее я сказал, скорее, для красного словца. Я точно так же, как и Василий, не хотел, чтобы фашистам достались архивы секретной лаборатории. — Что ж… виновники торжества вперед, — и я жестом предложил Василию и его товарищу идти вперед.
Надев противогаз, Василий подтолкнул энкаведешника ко входу.
— Похоже, мы первые.
Тот нахмурился, пригнул голову и, зажимая нос и рот рукавом гимнастерки, нырнул в черные клубы. За ним последовал Василий. Мне ничего не оставалось, как надеть противогаз и идти за ним, а эсэсовцы замыкали «шествие».
В первый момент я ослеп, поэтому мне ничего не оставалось, как засунуть нож за пояс и идти, вытянув вперед руки. Мгновение, и я натолкнулся на металлическую дверь. Шаг вправо, еще шаг вперед, и руки натолкнулись на ящики. Я пошарил влево, потом вправо и решил идти направо. Но я ошибся. Пара шагов, и я уперся в глухую стену. Пришлось возвращаться, а дышать мне уже было почти нечем. Несмотря на противогаз, дым все равно просачивался в легкие. Тем не менее, мне удалось сделать шагов двадцать вслепую в коридоре между грудами ящиков и коробок. Потом впереди справа полыхнул огонь. Меня обдало жаром. А сделав еще шагов десять в том же направлении, я оказался посреди большого зала, наполненного дымом и освещенного пламенем, горевшим у меня за спиной. Тут дым был не таким уж густым. Прямо посреди зала стояла керосиновая лампа. Возле нее на четвереньках стоял избитый энкаведешник. Ему было плохо, его рвало.
Василий стоял в стороне, ожидая меня и эсэсовцев.
Я огляделся. Часть ящиков у меня за спиной горела. Чуть приподняв хобот противогаза и сдвинув маску на лоб, я поинтересовался у Василия:
— И где твоя Катерина?
— Там, — и Василий кивнул головой в сторону горящих ящиков. Больше всего мне хотелось заняться спасением архива. Но… тогда записи Троицкого попали бы к фашистам. Так что пусть горит все синим пламенем. В конце концов, Хирт, если уж так хотел спасти записи профессора, то мог бы и сам догадаться послать пожарную команду. Лишь много дней спустя я догадался, почему штурмбанфюрер так и не сделал этого. Ведь если бы к нему попала часть архива, то все его дальнейшие заслуги могли быть приписаны русскому. Здесь могла пострадать честь Хирта как ученого, тем более, судя по результатам, Троицкий намного опередил своих коллег из Германии.
— Итак, — приказал я, увидев, что все в сборе (сначала я произнес всю речь на немецком, а потом повторил слово в слово на русском). — В первую очередь нужно выяснить, откуда этот сквозняк, где-то там есть еще один выход на поверхность, и достаточно большой. Надо увериться, что наш «клиент» не удрал из подвала, а потом обыщем эти катакомбы… Ты, — ткнул я в Арзубова, — пойдешь вперед. Ты, — безымянный немец, — пойдешь следом и если что… в общем, сам знаешь, что делать. Василий, ты — справа, я — слева. Шульц — замыкающим. И смотрите в оба. Эта тварь очень сильна.
— Да там еврейский очкарик… — начал было Василий, но я резко оборвал его.
— Он был мальчиком, а теперь, если я правильно понял тебя, это — кровожадная тварь.
Один из эсэсовцев услышав «еврейский», расплылся в улыбке и, поглаживая нож, произнес:
— Юдиш? Гут…
— Ты гудковать будешь, когда мы тварь повяжем, — фыркнул я. — Ладно, чего встали? Пошли! Давай-давай, — подтолкнул я его.
Энкаведешник, покачиваясь, поднялся. Лицо у него было зеленое. Парень явно угорел. Несколько секунд он стоял, покачиваясь и глядя мне в глаза. Для него я был всего лишь врагом, знающим русский язык. А он для меня… тоже враг. Представитель той самой системы, что уничтожала цвет русского народа. Только вот виноват ли он в том, что стал или примкнул к палачам?
— Иди… Иди…
Он нагнулся, взял с пола лампу и, подняв ее высоко над головой, направился к выходу из зала, туда, где разверзлись темные пасти дверных пролетов, ведущих в другие помещения.
Мне свет лампы только мешал — в темноте я вижу точно так же, как на свету, но остальным… Кроме того, я не знал точно, с кем мы столкнемся, а посему пусть все пока считают меня обычным человеком. Кроме того, пока мы бродили по подземелью, я попросил Василия рассказать, что тут происходит, и он вкратце поведал мне о непокорном командарме.
Кстати, источник свежего воздуха мы нашли почти сразу — потолок одной из комнат в дальнем конце подвала был проломлен. Я было испугался, что тварь, за которой мы охотились, могла сбежать в город, но потом… Осмотрев пролом, я понял, что тварь должна быть виртуозом-акробатом, чтобы вылезти через эту дыру.
Василий провел меня на место, где они обнаружили первый труп — человека с разодранным лицом, и вот тут меня ждало первое пренеприятное открытие — трупа на месте не оказалось. Кровавое пятно, говорящее о том, что труп был, осталось, а сам труп исчез.
— Что ты об этом думаешь? — поинтересовался я у Василия.
— Откуда я знаю. Вам, Григорий Арсеньевич, видней…
Однако в тот момент относительно исчезновения тела у меня не было никаких предположений. Я не понимал, с чем мы столкнулись. И особенное недоумение вызывало наличие второй Катерины. То, что у нее нет сестер и близких родственников, я знал совершенно определенно. Еще там, в далеком теперь Р'льехе после ужина мы часто выходили с Катериной на Риф — единственное пустынное место, где можно было поболтать с уверенностью, что тебя не подслушивают. Мы много говорили. Я рассказывал о русско-японской войне, о поисках таинственного Гоцлара и о том, что волею случая свел тогда знакомство с человеком, уничтожившим Российскую империю. Я говорил о джунглях Амазонки и кровожадных обитателях зиккуратов, о Египте с его удивительными пирамидами и о бескрайней саванне Центральной Африки, загадочном озере Чад и Белых городах, построенных выходцами из Атлантиды…
Катерина же, в свою очередь, поведала мне о своей жизни, которая не была столь насыщенной, как моя, но оказалась переполненной потерями, болью и унижениями. Нет смысла пересказывать ее на этих страницах, единственное, в чем я точно был уверен, что у Катерины никогда не было сестры, ни родной, ни двоюродной, тем более как две капли похожей на нее.
Второй факт, который смущал меня, Катерину номер два нашли в ящике, доставленном из лаборатории Троицкого. Но я сопровождал профессора в последней его экспедиции. Именно тогда же я познакомил его с Катериной, и он, без сомнения, именно тогда в моей каюте впервые увидел девушку. Если бы он видел ее раньше, он задал бы какие-то вопросы, удивился, в конце концов… Да и слуга Ктулху, которого пристрелил Василий… Вряд ли Троицкий видел кого-то из подводных жителей, а тем более держал в плену для экспериментов.
