Он вышел из домика и, подойдя к солдату с огнеметом, приказал:
— Жги дом!
Тот покачал головой, мол, не понимаю.
Тогда Василий ткнул пальцем в домик, а потом в огнемет и изобразил, что стреляет по невидимому противнику. Эсэсовец кивнул и ударил из огнемета по домику. Тот сразу занялся огнем. Пламя побежало по окрашенным доскам, и вскоре все здание превратилось в огромный костер.
Василий огляделся и зашагал в сторону деревни. Здесь он свою задачу выполнил. Со стороны деревни донеслись выстрелы. Стреляли из автоматов, били дробовики… Но Василий не спешил. Они свою задачу выполнили, убили какую-то странную тварь, невесть откуда взявшуюся, а уж что до деревни, то у Григория Арсеньевича и людей побольше, и сам он много опытнее. К тому же он во всей этой нечисти разбирается — не чета Василию.
Преодолев последний спуск, Василий буквально скатился на задний двор одного из домов. Не глядя, прошел по грядкам и остановился у задней стены дома.
Немцы остановились чуть поодаль, потом тот, что с автоматом, шагнул вперед и, показывая на дверь, поинтересовался у Василия:
— Сало? Яйки?
Василий только головой покачал. И о чем эти уроды только думают? Чтобы пузо себе набить, и только? И самое страшное: у Василия было огромное желание съездить со всей силы по наглой эсэсовской морде, расплывшейся в широкой, довольной улыбке. Вот только делать этого было никак нельзя.
Вместо этого Василий громко постучал в дверь рукояткой маузера. Ему никто не ответил.
Знаком приказав немцам оставаться у задней двери, Василий обошел дом. Так и есть, на дверях стоял меловой крест. Значит, дом был проверен, опасности нет. Выходит, пока они топали по полям да с женщиной-змеей воевали, Григорий Арсеньевич их опередил. «Что ж, будем догонять».
И тут снова где-то впереди зазвучали выстрелы.
Василий жестом приказал немцам следовать за ним, вышел на дорогу, ведущую в деревню, но не ту, по которой они приехали, а ту, что вела к таинственному «ынституту», и припустил туда, где шла пальба. С десяток шагов, и перед ним открылась центральная площадь. Посреди нее стояла бронемашина, буквально облепленная людьми. В основном это были женщины и ребятишки.
Резко остановившись, Василий подался назад. Что-то тут было не то, и лишь через несколько секунд он понял, в чем дело: мертвецы пытались залезть в машину. Несколько растерзанных эсэсовцев лежало на земле, точно так же, как с десяток мертвых крестьян. Интересно, что тут произошло. Еще несколько секунд Василий стоял, пытаясь оценить ситуацию: огнемет здесь помочь не мог, значит, нужно… Он встал на колено, снял деревянную кобуру с пояса и быстро приладил в паз рукоять маузера. Несколько секунд, и у него в руках было подобие винтовки с прикладом. А дальше все, как на стрельбище. Цельсь, пли! Цельсь, пли!
Василий старался целиться в головы — так быстрее, и не тратишь пули даром. Шесть пуль — пять тел. Отличный итог. Василий перещелкнул обойму, сунул пустую обойму автоматчику и насыпал ему из кармана оставшиеся патроны — пусть пока снаряжает магазин… Но выстрелы не прекращались. Кто-то стрелял по мертвецам из дома напротив здания бывшего сельсовета. Поняв, что несут потери, мертвецы оставили бронемашину и разом метнулись в сторону дома. Мгновение, и стрелок в доме замолчал. Это наверняка был Григорий Арсеньевич. Только у него были заговоренные пули, которые валили мертвецов наповал.
Теперь настала очередь Василия. Однако стоило ему сделать первый выстрел, как толпа разом повернула к нему. Они медленно шли в сторону оперуполномоченного, вытянув руки, словно хотели схватить его за горло. Это было как в тире: десять выстрелов — десять тел, и снова перезарядка. Однако стоило его маузеру замолчать, как по сильно поредевшей толпе ударили револьверы Григория Арсеньевича. Толпа снова развернулась, направившись к дому, откуда велась пальба.
Протянув руку, Василий взял у немца перезаряженную обойму. Последние пять выстрелов. Мертвецы уже толпились у калитки дома, где прятался второй стрелок, когда Василий открыл огонь. В этот раз после того, как у него закончилась обойма, осталось всего семь тварей, но что самое главное, между ними и бронемашиной теперь было достаточное расстояние.
Вот только патронов заговоренных не осталось.
Немецкий огнеметчик знал свое дело. Выйдя чуть вперед, он ударил в лицо наступающим горящей бензиновой смесью. Мертвецы вспыхивали один за другим, словно факелы. Тем временем Василий аккуратно сложил маузер, пристегнул назад кобуру. Теперь врукопашную.
Но тут же застыл. Неожиданно раздался ужасный грохот. Двери бывшего сельсовета разлетелись в щепки, и на пороге показалось чудовище, еще более ужасное на вид, чем женщина-змея. Верхняя часть твари принадлежала человеку, ниже пояса из густой черной шерсти во все стороны тянулись щупальца, на конце которых открывались жадные розовые пасти, а вместо ног у твари было подобие куриных лап.
Несколько раз метнувшись из стороны в сторону, тварь решительно направилась к Василию. Штык? Нет, штык в данном случае будет ненадежным оружием.
Огонь ударил в грудь чудовища, и хоть щупальца метнулись назад, а шерсть задымилась, оно не замедлило своего движения. А потом огонь иссяк. Эсэсовец, сорвав со спины баллоны огнемета, стал что-то проверять, лихорадочно крутить какой-то вентиль. И тут ударил автомат. Пули входили в белесую плоть, оставляя зеленоватые дырки, которые тут же затягивались.
Вот до твари осталось менее десяти метров, и пасть ее раскрылась, и из уголков рта по подбородку потекла обильная желтая слюна, больше напоминающая гной. Василий поудобнее перехватил штык, готовясь дорого продать свою жизнь, но тут голова чудовища взорвалась фонтаном зеленых брызг. Щупальца разом обвисли, и, сделав несколько шагов вперед, тварь упала. У бронетранспортера стоял Григорий Арсеньевич.
— Едва успел. Василий, надо быть внимательнее, ты же был на линии огня.
Убрав штык, Василий шагнул к унтерштурмфюреру.
— Что тут происходит?
— Пытались зачистить деревню, только тварей оказалось слишком много. Едва справились. Когда мы подъехали, площадь была пуста, только у сельсовета кто-то безобразил. Ну, я приказал подпереть дверь… А тут мертвяки поперли. Один я их перестрелять все равно не успел бы. Пришлось отступить в дом. А потом я решил тебя подождать. Так что пока вы не пришли, часть солдат сидела в машине, часть со мной в доме.
Тем временем из дома высыпало с десяток эсэсовцев.
— Тут еще люди остались, — продолжал Григорий Арсеньевич, кивнув в сторону домов. — Только все они попрятались, боятся. И этих тварей боятся, и нас боятся. Так что от них проку не будет.
— А от кого будет?
— Не знаю.
— Кстати, а что это за дрянь? — поинтересовался Василий, кивнув в сторону мертвого чудовища.
Григорий Арсеньевич подошел к поверженной им твари.
— Мертвецы защищали его. Когда мы приехали, они заперли его в доме сельсовета. Здесь, что-то не то, Василий, боюсь, мы натолкнулись на что-то очень нехорошее, недаром Ктулху дал мне бежать… Однако, эта тварь кого-то мне напоминает, — Григорий Арсеньевич полез в карман, достал какую-то книжицу с иностранными буквами на обложке, начал ее листать. Наконец нашел нужное место и прочел вслух по-русски, хотя текст явно написан был на другом языке. — «Существо, которое, скрючившись, лежало на боку, в зловонной луже зелено-желтого гноя, липкого, как деготь, достигало в длину почти девяти футов, и собака порвала на нем всю одежду и частично задела кожу. Оно еще было живо, но судорожно подергивалось, грудь же его вздымалась в чудовищной синхронности с безумным пением ожидавших снаружи козодоев. Обрывки одежды существа и кусочки кожи с его ботинок были разбросаны по комнате, а прямо рядом с окном, где он, очевидно, и был брошен, лежал пустой холщовый мешок… Возле центрального стола лежал на полу пистолет, и впоследствии по вдавленному, косо вышедшему из обоймы патрону удалось понять, почему он не выстрелил. Однако в тот момент все эти детали не были видны на фоне существа, лежавшего на полу. Было бы банальным утверждать, что описать его невозможно, однако сказать, что его не смог бы ясно себе представить тот, чьи представления слишком тесно связаны с привычными на Земле живыми формами и с тремя известными нам измерениями, было бы совершенно справедливо… Частично существо это было, несомненно, человекоподобным, руки и голова были очень похожи на человеческие, козлиное лицо без подбородка носило отпечаток семьи Уотли. Однако торс и нижняя часть тела были загадочными с точки зрения тератологии, ибо, по всей видимости, лишь одежда позволяла существу передвигаться по земле без ущерба для его нижних конечностей… Выше пояса оно было полуантропоморфным, хотя его грудь, куда все еще впивались когти настороженного пса, была покрыта сетчатой кожей, наподобие крокодиловой. Спина пестрела желтыми и черными пятнами, напоминая чешую некоторых змей. Ниже пояса, однако, дело обстояло хуже, поскольку тут всякое сходство с человеческим заканчивалось и начиналась область полнейшей фантазии. Кожа была покрыта густой черной шерстью, а из области живота мягко свисали длинные зеленовато-серые щупальца с красными ртами-присосками. На каждом из бедер, глубоко погруженные в розоватые ресничатые орбиты, располагались некие подобия глаз; на месте хвоста у существа имелся своего рода хобот, составленный из пурпурных колечек, по всем признакам, представлявший собой недоразвитый рот. Конечности, если не считать покрывавшей их густой шерсти, напоминали лапы гигантских доисторических ящеров; на концах их находились изборожденные венами подушечки, которые не походили ни на когти, ни на копыта. При дыхании существа его хвост и щупальца ритмично меняли цвет, как будто подчиняясь какому-то циркулярному процессу, появлялись при этом различные оттенки зеленого — от нормального, до совершенно нечеловеческого зеленовато-серого; на хвосте же это проявлялось в чередовании желтого с грязноватым серо-белым в тех местах, что разделяли пурпурные кольца. Крови видно не было — только зловонная зеленовато-желтая сукровица, которая струйками растекалась по полу…»
