— Так вот, из врат полезли щупальца. Паук сцепился с ними, а меня схватили за ногу. От боли я вырубился и оказался в странном месте, ничуть не похожем на обитель Дагона. Там я и встретил Умр ат-Тавила…
— Последний раз, когда я его видел, он отправлялся в Кадат…
— Да, это название я тоже слышал. Кадат на плато Лэнг.
— Выходит, тебе и в самом деле довелось повстречаться с одним из воплощений Йог-Сотота. Но почему он заинтересовался тобой? Что нужно от тебя ключнику миров?
Григорий Арсеньевич снова покачал головой.
— Надеюсь, потом ты подробно расскажешь мне об этой встрече. А сейчас… Сейчас нужно браться за дело: нужно перевезти все это и заново смонтировать. Кроме того…
Где-то далеко закричал кто-то на немецком.
Григорий Арсеньевич замолчал, прислушиваясь.
— Похоже, нас уже ищут.
— Потеряли.
— Скорее всего, прибыл кто-то из лагеря.
— Подмога?
— Пойдем, посмотрим, — Григорий Арсеньевич, не торопясь, поднялся и, придерживая укушенную руку здоровой, медленно побрел к выходу, мимо врат и все еще агонизирующего паука.
Василий хотел было последовать за своим учителем, но скривился, наступив босой ногой на что-то колючее. На мгновение он замер, оглядывая мертвецов. На одной из мертвых женщин были старые резиновые калоши огромного размера. Василий выругался. Что-что, а подобную обувку он не жаловал. Но делать было нечего. Или опять шагать по обломкам и осколкам босиком. Стянув с ноги женщины калошу, он сунул в нее ногу. Удобно не было, но так он, по крайней мере, мог ходить.
Поспешив за Григорием Арсеньевичем, он вскоре оказался на улице. Там все изменилось. Исчезли часть стены и ворота. Во дворе стояли бронемашина и пара грузовиков. Эсэсовцы суетились, закидывая фрагменты человеческих тел в кузов одного из автомобилей. Хромая, Василий обошел военных, убирающих останки, и подошел к Григорию Арсеньевичу, который беседовал с Августом Хиртом.
— Покажи ногу профессору, — попросил унтерштурмфюрер.
Василий поднял ногу в галоше, упершись пяткой в борт бронемашины, засучил брючину. Хирт, усмехнувшись, поправил пенсне и склонился над ногой оперуполномоченного. Он долго изучал крошечные ранки, потом, повернувшись к Григорию Арсеньевичу, задал несколько вопросов. Тот ответил.
«Интересно, о чем это они?» — подумал Василий. Его очередной раз подвело незнание языка.
— Господин Хирт считает, что тебе очень повезло, — наконец обратился к Василию Григорий Арсеньевич. — Он собирается внимательно исследовать эти следы в лаборатории. Ни с чем похожим он раньше не сталкивался…
— А вы сами? — поинтересовался Василий.
Григорий Арсеньевич печально вздохнул.
— Каждая из этих тварей по-своему оригинальна. Скорее всего, она ввела тебе какой-то яд.
— И теперь я умру?
Унтерштурмфюрер лишь усмехнулся.
— Не все так печально. Боюсь, твои проблемы ерунда по сравнению с моими, — он чуть сдвинул рукав, показав плоть вокруг раны, которая стала чернеть, приобретая зеленоватый оттенок.
— Пока тут разгребают, нам придется провести один небольшой эксперимент, — после этого он обратился к Хирту. Тот кивнул. Потом они о чем-то заспорили и, наконец, придя к какому-то соглашению, пожали друг другу руки, после чего Григорий Арсеньевич вновь повернулся к Василию. — У тебя еще остались «заговоренные пули»?
Василий кивнул.
— Маузер! — потребовал Григорий Арсеньевич, протянув руку.
Василий вынул пистолет и передал его Григорию Арсеньевичу.
— Что вы собираетесь делать?
Унтерштурмфюрер не успел ответить. На зов Хирста подошел здоровенный немец, и Григорий Арсеньевич отдал ему маузер, а потом вновь повернулся к Василию.
— Есть только один способ попробовать вылечиться от этого.
— ?..
— Ты видел паука, змею и чудовище в деревне. Все они испытали превращение, коснувшись врат. Если ничего не сделать, я превращусь в зомби… осталось не так много времени. Я думаю, стоит вернуться. Вновь активировать врата… и я попробую остаться в живых.
— Но ведь вы можете превратиться…
— В любом случае это лучше, чем зомби. К тому же, если что-то пойдет не так, Отто меня пристрелит, — и Григорий Арсеньевич кивнул в сторону эсэсовца.
— И никаких возражений, Василий. Я специально отдал ему твой маузер, потому что у тебя могла бы рука дрогнуть, а Отто выстрелит без всякого колебания.
— Выстрелит?..
— Пристрелит, если что пойдет не так, — он вздохнул, а потом, махнув рукой, предлагая всем следовать за собой, пошел внутрь здания.
— Но Гри…
Унтерштурмфюрер только махнул рукой.
— Мы должны пойти на это, Василий. Помни то, о чем мы говорили там, у генератора. Не стану повторять. А пока мы с господином Хиртом проведем маленький эксперимент.
Василий захромал назад к вратам. Несколько эсэсовцев столпились возле мертвого паука, опутанного обрубленными щупальцами. Отто и Григорий Арсеньевич подошли к колоннам. Хирта нигде видно не было. В самом деле, куда он подевался?
Кто-то крикнул из-за ящиков, и тут же послышалось низкое гудение. Вновь по старинным колоннам побежали зеленые искры. Василий весь напрягся. Неужели снова? Взглядом он поискал свои вилы, которые обронил где-то в зале. Ни их, ни его сапога, сжатого щупальцем, нигде видно не было. Единственное, что осталось у Василия, — штык. Только вот чем он сможет помочь Василию, если из врат опять полезет какая-нибудь гадость?
Колонны искрились все сильнее. Постепенно между ними снова начало образовываться белое облачко. Григорий Арсеньевич шагнул вперед и вытянул укушенную руку. В какой-то миг на фоне белого облачка появилась серебристая поверхность. Быстрое движение, и унтерштурмфюрер сунул укушенную руку по локоть в серебристую жидкость.
Глава 8
Не совсем человек
Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса
(Окончание)
Если б не насмерть, — ходил бы тогда
Тоже героем.
В. Высоцкий. «Баллада о звездах»
(Часть страниц в записках отсутствует.)
Порою жизнь играет с человеком странные шутки. Как, например, случилось и в тот раз. Меня укусил оживший мертвец. Значит, вскоре я должен был бы стать одним из них. Это как инфекция. Стоит только капле заразы попасть в кровь — и все…
Как-то, оказавшись в Африке, в Бенине, я столкнулся с настоящей эпидемией. «Нзамби», так называли этих тварей. В переводе с банту это означало — «душа мертвеца». То есть тело оставалось человеческим, а разум… Все сводилось к инстинктивному желанию пожирать все подряд. Ненависть ко всему живому. Тогда мне благополучно удалось избежать этой заразы, а вот в России в самом начале Отечественной войны…
