- Ой, елки зеленые! Ну какие вопросы? Ты совсем очумел? Она
меня лечит. Она мой врач. Что ты к ней привязался?
- Почему она согласилась везти тебя домой? Она врач, но не
шофер. О чем вы говорили по дороге в машине?
- О лечении говорили. Об операциях. О чем еще?
- Она была рядом, когда я тебе звонил. Она дважды была
рядом. Ты говорила со мной при ней, в ее машине. Она спрашивала, с кем ты
говоришь?
- Да ничего она не спрашивала. На хрен ты ей сдался! -
Анжела опять сорвалась на крик.
- Потише, девочка,- мягко напомнил Шамиль.
- Извини, - прошептала Анжела.
- Ничего, малышка. Но вообще я не люблю, когда ты кричишь. Почему
она согласилась отвезти тебя домой? - повторил он задумчиво, словно спрашивал
себя самого.
- Да просто так! Я попросила, она согласилась. Больше некому
было. Генка заболел и денег не оставил ни копейки. Мне что, на метро надо было
ехать?
- Ладно, лапушка. Успокойся и попытайся вспомнить очень
подробно, о чем ты говорила с докторшей. А я позвоню тебе на днях.
Анжела вышла из ванной, выключила телефон и отбросила его,
как будто он был мерзкой лягушкой. Правда, отбросила осторожно, не на пол, а на
мягкий диван и уже через несколько минут опять включила, положила в карман
халата и больше не выключала.
"А что будет, если при следующем звонке не уйду в
ванную? - подумала она. - Моя квартира утыкана маленькими микрофончиками. Они
повсюду. Они как тараканы. В детстве я больше всего на свете боялась тараканов.
От них не было спасения, они выползали из всех щелей в доме моих родителей,
стоило погасить свет. Их травили, приходилось уходить из дома, и потом неделю у
всех болела голова. А тараканам хоть бы что. Интересно, когда-нибудь я поживу
нормально, как человек, а не как подстилка чеченского террориста? Впрочем, что
значит нормально? Где бы я была без Шамиля, без своего нежного, щедрого
Шамочки? Пела романсы в ресторанах? Грызла бы стеклянные стены, пытаясь
прорваться в большой шоу-бизнес?"
Она уселась в кресло, принялась листать журналы. На
глянцевых страницах пестрели фотографии ее знакомых. Журналисты все так же
щелкали знаменитостей на модных тусовках. Знаменитости все так же улыбались, меняли
туалеты, выкидывали всякие двусмысленные фортели, подогревая интерес публики.
Мальчик с козлиным фальцетом женился на шестидесятилетней
звезде, которая в советские времена пела лирическим басом песни о России, а
теперь после десятка пластических операций решила опять выскочить на сцену. В
журнале три разворота были заняты интервью с молодоженами и фоторепортажем со
свадебного торжества. Звезда, давно пережившая климакс, застенчиво поведала
корреспонденту or своей беременности. Зачем, интересно? И как потом она будет
выкручиваться? Купит младенца или возьмет напрокат?
Молоденькая безголосая дурочка, которую патронировал
какой-то бандитский авторитет, была заснята в обнимку с холеной коротко
стриженной дамой. Подпись под снимком гласила: "Такая-то с близкой
подругой". Скорее всего, никакой близости там не было. Безголосая дурочка
обожала мужиков, однако голубизна и розовость не выходили из моды.
"Эстрадная популярность - это акула, которая должна
постоянно жрать парное мясо живого скандала. Так выпьем же за скандалы!"
Анжела со злорадным удовольствием вспомнила фразу, произнесенную на пьянке в
закрытом клубе каким-то истасканным продюсером. Кажется, его тогда не поняли. С
ним не согласились. Все присутствующие предпочитали рассказывать в интервью о
своих сложных художественных исканиях, о вдохновении и каторжном труде, о чуде,
о Божьем даре.
Этот мир, с его фарфоровыми улыбками, силиконовыми грудями,
оголенными спинами, бесконечно перекрашенными волосами, с его томным враньем, с
его запредельной наглостью, с его прожорливым цинизмом, не стоил жизни и
свободы маленькой девочки Анжелы, которая выбегала пописать на снег и смотрела
на звезды со дна бескрайней тайги. Он мизинца ее не стоил, этот паршивый мир.
Он так просто, так безжалостно забыл о ней, выплюнул, как косточку от сливы.
Разглядывая фотографии в журналах, она видела свою тонкую грустную тень за
спинами веселящихся знакомых и мучительно ненавидела их, и больше всего на
свете желала вернуться к ним не тенью, а живой и невредимой звездой.
Перевалило за полночь. Домработница Милка легла спать.
Анжела отбросила последний журнал, погасила свет. Хотелось свернуться
калачиком, но лежать она могла только на спине. Балконная дверь была
распахнута. Волна свежего сладкого воздуха залила комнату, ударила в ноздри.
Анжела стала дышать глубоко, медленно, по старой детской привычке принялась
напевать про себя песенку: "Спят усталые игрушки". Но все никак не
могла успокоиться и уснуть. Она не чувствовала ничего кроме озноба, одиночества
и страшной ватной слабости.
Тишину двора нарушал странный звук, монотонный и тоскливый.
Сначала Анжеле показалось, что это воет ветер, но потом она стала различать
отдельные слова и не просто слова. Это был богатый, выразительный матерный
монолог. Одинокий женский голос в пустом дворе проклинал весь мир и всех людей
его населяющих, отдельно мужчин, отдельно женщин и даже детей. Напряжение
монолога нарастало, и после громкого, пронзительного вскрика неожиданно вступил
второй голос, спокойный, взрослый, рассудительный:
- Ну перестань, перестань, ты же большая девочка, все будет
хорошо, не надо ругаться, успокойся, тебе баиньки пора.
- Нет! - громко всхлипнул первый голос. - Всех ненавижу!
Жить нельзя! - И опять поток грязного, отчаянного мата.
Анжела довольно долго лежала и слушала. Наконец не
выдержала, встала, вышла на балкон. Во дворе, в кругу фонарного света, стояла
одинокая нелепая фигура. Это была районная сумасшедшая Дуня, женщина
неопределенного возраста, вся в рюшах, бантиках, в детских разноцветных
заколочках. Анжела часто видела ее у булочной, у аптеки, во дворе на лавочке, у
гаражей-ракушек. Однажды она подошла совсем близко и попросила сигарету. У ее
причудливо изуродовано лица был огромный, растянутый в вечной улыбке беззубый
рот, раздвоенный плоский нос. Один глаз почти полностью затянут синеватым
гладким веком, другой широко открыт. Сейчас она стояла одна в пустом дворе и
разговаривала разными голосами, словно играла сама с собой в дочки-матери.
Анжела вернулась в комнату, закрыла балконную дверь и стало
тихо.
Глава двадцать четвертая
Наталья Марковна знала, что в Москве началась активная
работа по устранению опасности. В чем именно заключается эта работа, она
понятия не имела. Владимир Марленович сказал, что заплатил Мише Райскому
солидную сумму и теперь все в порядке. Когда они вернутся в Москву, проблема
будет решена.
