А потом крепко-крепко зажмурил глаза, мысленно заткнул уши и постарался представить себе что-то приятное, а не пьяную зеленую тварь, восседавшую по другую сторону стола. Но Тогот не оставил это дело без последствий. Он вновь явился в мой сон… Нет, я уверен, что сам не смог бы вообразить себе ничего такого. Только теперь он обернулся Фатимой — голой Фатимой с непропорциональными задом и грудями, — и, извиваясь, начал соблазнять меня, призывая… Впрочем, о чем тут говорить… Тогот он и есть Тогот, чтоб его… А я против воли потянулся к восточной красавице, только никак не мог ухватить ее, притянуть, прижать к себе, защитить… Она всякий раз ускользала, и только мерзостное хихиканье покемона…
Впрочем, я не о том…
Как вы понимаете, проснулся я не в самом лучшем расположении духа.
* * *
Первыми словами, когда я очнулся, были:
— Я убью тебя, лодочник…
И тут, вторя моим словам, сам по себе включился телевизор и хриплый голос Профессора Лебединского повторил:
— Я убью тебя, лодочник…
А потом, чуть скосив взгляд, я увидел на столе баночку «Амстердама». Холодную такую баночку, снизу заиндевевшую, а сверху покрытую крупными каплями ледяной влаги.
Не поверите, но в этот момент я Тоготу все простил. Сволочь он, сволочь редкая, но ведь знает, чем купить. В тот момент, когда одна моя рука сжала ледяной металл, а вторая ухватилась за металлическое колечко, в голове у меня раздалось привычное:
«Пусть от пива станет всем теплей, и слону и даже маленькой улитке, так пускай повсюду на Земле фейерверком открываются бутылки…»
Бах! Крышка отлетела в потолок. А потом… дождь из конфетти… И никакого пива, никакой пены…
Я не слушал. Я взревел. Я обезумел! Я хотел его смерти! Я его ненавидел, ненавидел всем своим существом. Эта гадина….
— Да ладно, ладно, банка полна твоего пива… Упейся до поросячьего визга…
— Я тебя убью!
И только после этого я приложился к металлической крышечке.
Первые два глотка примирили меня с Тоготом и реальностью.
— И на хрена тебе это было нужно?
— Я тебя взбодрил. Ты должен быть в форме, мой друг… — задумчиво протянул покемон.
— Ты мне еще белые тапочки подари.
— Так легко ты от меня не отделаешься… К тому же я бы на твоем месте обратил внимание на гостью.
Я чуть повернулся.
Фатима привстала на диване, выпучив на меня глаза, полные слез. Я аж поперхнулся. Что такого я сказал или сделал, чтобы вызвать у девушки подобную реакцию? И только через мгновение я понял. Одна из моих фраз прозвучала вслух. «Я тебя убью!» А ведь остальную часть моей ментальной беседы с Тоготом она не слышала. Ну почему люди так любят все принимать на свой адрес?
— И?
— Вы… — Губы у девочки дрожали. Казалось, она вот-вот готова расплакаться.
— Нет, — отмахнулся я. — Это я не тебе. Это я одному гнойному пидору.
— Послушай, — я подался чуть вперед. — Не бойся, тебя тут никто не обидит.
— А вы не отошлете…
— Нет, не отошлем…
— Отошлем, отошлем и квитанцию пришлем…
— Заткнись, гнида зеленая!
— Успокойтесь… — не знал я, что говорить этой девочке, однако что-то нужно было говорить, что-то делать, чтобы не дать ей… да хотя бы снова впасть в истерику. И единственное, что я смог сделать, так это распахнуть свои объятия. Да, я знал, что не должен этого делать, знал, что поступаю плохо, неэтично, нарушаю собственные правила, но я ничего не мог с собой поделать. Не мог я позволить ей вновь разрыдаться. Впрочем, что тут говорить, мой покемон сформулировал все в один миг:
— И его крепость пала и растеклась в ее слезах в один миг…
Но я не слушал.
Девушка ткнулась мне в отворот халата. Она рыдала, а я гладил ей волосы и говорил. Нёс какую-то ахинею, шептал что-то утешающее, что-то ласковое и совершенно бессмысленное. Я и сам не помнил, что в тот миг бормотал. Единственное, что осталось в моей памяти, — это жесткая грива упругих курчавых волос под моей рукой. А ведь она в ответ мне тоже что-то бормотала, что-то на своем странном языке, на мой взгляд, состоящем из «хр» и «анд».
А потом, через несколько минут, она, чуть отстранившись от меня, поинтересовалась:
— Вы в самом деле не отошлете меня?
Я покачал головой.
— Обещаю.
Почему я сказал так? Я не знаю. В сердце что-то кольнуло. Где-то в самом отдаленном уголке души я понимай, что поступаю неправильно. Что для блага этой девушки нужно отослать ее назад… Но я не смог… Я, как и полагал Тогот, дал слабину…
* * *
Вспоминая те безумные дни, хочется отметить только два события. Первое — примирение «нового архангела» (выражение Тогота) с реальностью чудовищ.
В тот же вечер Фатима, покосившись на Игоря, прислуживавшего нам за столом, прошептала:
— Этот горбун, он такой отвратительный.
— А ты хочешь, чтобы он прислуживал нам в своем истинном обличье?
Фатима скривилась. Ее рука с вилкой замерла в воздухе.
— Вы хотите сказать, что те чудовища, они…
— Что они?
— Они мне не привиделись?
Я покачал головой.
— Не привиделись…
— Нет, вы шутите… Такого не бывает. Я, наверное, тогда слишком боялась… Мои прежние хозяева… Я думала… — Фатима снова замолчала, осторожно посмотрев на Игоря.
— Не бойтесь, это всего лишь аморф… Он не причинит тебе…
Но дальше мне разговаривать было не с кем. Фатима вырубилась. Закатив глаза, плюхнулась лицом в суп. В первый момент я решил, что она придуривается, а потом испугался: как бы крошка не захлебнулась. Все-таки человек восточный, не обладает нашей славянской выдержкой.
— Почему? Что я такого сказал?
— Я же предупреждал тебя, что девочка слишком многое пережила, и вид зубатых и клыкастых инопланетян плохо повлияет на ее психику.
— Инопланетян?
— Ладно, демонов… Например, явись мы какой-нибудь девственнице из Средних веков, так она бы сама себе сделала харакири.
— Ты смотри, чтобы я не сделал его тебе…
Встав из-за стола, я с Игорем перенес тело девицы-красавицы на свою постель. Дубль два. По-моему, это стало превращаться в некий ритуал. Нет, в этот день мне определенно суждено было спать в кресле.
— И что ты прикажешь мне с ней делать?
— Просил, отправь назад…
— Исключено.
— Тогда лови кайф. Однако, как бы там ни было, завтра ты ее на ноги должен поставить и насчет демонов втолковать. А пока…
