— И куда это ты так вырядился? — поинтересовался демон.
Я оглядел себя. Ничего лишнего — обычный курортный костюм: носки, сандалии, шорты и маечка с какой-то дурацкой надписью на испанском.
— Не понял?
— Ты идешь на пляж. У тебя бунгало на первой линии, а ты вырядился так, словно в Кемер на базар собрался. Значит, так: вьетнамки, плавки и полотенце… Да, и на голову что-нибудь не забудь, а то припечет лимфоузлы — и каюк… У тебя ведь с головой и без того напряги…
В этот раз мне с трудом удалось сдержаться, однако ввиду того что в номер я доставлен был в бессознательном состоянии и окружающий мир оставался для меня тайной за семью печатями — я не знал, где я, лишь в памяти проплывали расплывчатые изображения фотографий отеля — лучше было от ссоры с Тоготом воздержаться. «Вот огляжусь, расскажу этому гаду все, что о нем думаю», — решил я.
Наконец приняв облик курортника, я вновь подошел к двери и вернулся к проблеме ключей.
— Об этом можешь голову не ломать, — усмехнулся мне в спину покемон. — Ключ от номера — пластиковая карточка… Кстати, когда ее вынешь из вон той коробочки на стене, свет погаснет, — добавил он, когда я уже потянулся было к заветному ключу. — Я бы на твоем месте вначале открыл дверь и уж потом брался за ключ, а то в темноте упадешь и, чего доброго, нос расквасишь. Вот смеху-то будет, — и зашелся квакающим хохотом.
Что до меня, то в создавшейся ситуации я не видел ничего смешного, а скорее наоборот. Вывезли за границу, причем, прошу заметить — силком вывезли, напоили, бросили невесть где, потом разбудили, не дав выспаться, и теперь гонят не знаю куда, чтобы я сотворил не знаю что. Сказка какая-то. Народная… Турецкая…
Однако стоило мне открыть дверь, я испытал дежавю. На мгновение мне показалось, что я вновь стою у трапа самолета, — за дверью меня поджидал раскаленный летний воздух. Однако отступать было поздно, наклонив голову, как бык на корриде, я, словно в омут, шагнул через дверной порог и, сделав всего один шаг, перенесся в мир тенистой зелени. На мгновение я замер — привычка путешественника между мирами. Глубокий вдох… Шаг вперед. Еще один вдох раскаленного воздуха.
Но вот я освоился, плечи распрямились. Я сделал несколько шагов, огляделся. Я стоял на дорожке, вымощенной огромными каменными плитами. За спиной у меня вытянулся бескрайний строй двухэтажных домиков, похожих друг на друга, словно родные братья. Разноцветные, увитые зеленью, они радовали взгляд. Сразу за дорожкой, вымощенной каменными плитами, шла полоса зеленой травы, за ней еще одна каменная дорожка, а дальше… дальше до самого горизонта раскинулось море. Бескрайнее море, запятнанное редкими одинокими точками купальщиков.
— Ну, чего встал? Рот закрой, ворона влетит… Шагом вперед!
Мне ничего не оставалось, как подчиниться Тоготу. Быстрым шагом пересек я зеленую полосу, потом осторожно, бочком спустился к воде, на мгновение остановился, оглядываясь, куда бы бросить полотенце. Но до ближайших лежаков было метров пятьдесят, к тому же они были заняты, поэтому я бросил полотенце прямо на песок, аккуратно пристроил сверху сумку-пояс с ключом, потом снял правую вьетнамку и тут же взвыл… песок был раскаленным. На нем яичницу жарить можно было.
Тогда я, недолго думая, отошел на полосу мокрого песка, туда, где ленивые волны сонно набегали на берег. И уже на мокром песке разулся, кинул вьетнамки к полотенцу и, развернувшись, широким шагом направился на глубину. В первый момент, после раскаленного воздуха, вода показалась мне ледяной, но я старался об этом не думать. В этот день я уже был по горло сыт замечаниями Тогота.
И вот, оказавшись по пояс в прохладной, прозрачной воде Средиземного моря, я через плечо бросил прощальный взгляд на берег. Там, на песке, замерло яркое пятно брошенного полотенца, чуть дальше протянулась линия домиков, а за ними, далеко-далеко, окутанные голубоватой дымкой, возвышались горы, и над ними висел раскаленный солнечный диск. Тогот был прав, еще час-другой, и диск скроется за скалистыми вершинами…
Но времени любоваться пейзажем не оставалось. Что-то внутри меня — нет, вовсе не Тогот — требовало, чтобы я повернулся и нырнул в соленую морскую глубь. И я, не в силах воспротивиться этому импульсу, точно так и поступил.
Вода ударила мне в лицо набегающей волной, но мое тело, вытянувшись, пробило водную преграду, скользя все дальше и дальше. Я крепко-накрепко закрыл глаза, и тихим шепотом зазвучал в ушах голос Тогота:
— «Евхаристия» в переводе с греческого — «благодарение» оно же — «Святое Причастие» — главнейший, признаваемый всеми христианскими вероисповеданиями обряд. Это таинство, при котором верующие христиане вкушают Тело и Кровь Иисуса Христа под видом хлеба и вина, и, согласно вероучению, через этот акт взаимной жертвенной любви соединяются непосредственно с самим Богом…
Я едва слышал его монотонный речитатив.
— А теперь повторяй за мной формулу: «Тсед аяки кту…»
Мои губы автоматически зашевелились, повторяя колдовское заклятие. Горькая морская вода хлынула мне в рот и дальше в легкие, а потом страшная боль свела правую руку, боль в том самом месте, где мой предшественник одним прикосновением нанес мне магическую татуировку — дар проводника.
На мгновение мир для меня сжался в единую точку, и мне показалось, словно что-то вошло в мой организм, раскаленным железом потекло по венам, прижигая внутренние органы, а потом я почувствовал странный удар по глазам и ушам. Дикая головная боль, словно мой мозг проткнули тонкой раскаленной иглой… и следом за тем волна прохлады, умиротворения.
Тело свела судорога. Я понял, что нахлебался воды, и, в отчаянном усилии спастись, замолотил по воде руками и ногами. И тут же почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили меня и, как соломинку, вынесли на поверхность.
— Но-о, но-о, па-а-арень, не брызгай, — раздалось у меня под ухом.
Я повернулся и увидел бородатое лицо. Меня, словно заигравшегося малыша, выудил из воды ка-кой-то незнакомец.
— Не-е-е бойся, я свой, — продолжал бородач, словно прибалт, растягивая слова.
Но мои руки и нога продолжали молотить по воде, а в горле стояла ни с чем не сравнимая горечь. Кроме того, я отчаянно отфыркивался и отплевывался.
— Да успокойся ты, наконец! — проорал мне в ухо Тогот. — Ты в надежных руках. Это наш человек. Он тоже проводник!
Я скосил взгляд на бородача, и тот, расплывшись в улыбке, представился:
— Мэ-э-эня зовут Бур-ха-ард…
— Ну как, почувствовал величие Причастия?
Я, все еще отплевываясь, мысленно ответил:
— По-моему, я просто наглотался воды и всякого дерьма — того, чем рыбы писают. Теперь придется оккупировать турецкую сантехнику.
— Дурак! Ты на руку свою взгляни…
Я взглянул. На правом запястье проступила магическая татуировка. Не просто проступила. Она стала рельефной и пульсировала, испуская свечение, едва различимое в ярком солнечном свете. Странный узел переплетенных линий, которые, сложившись в узор, уходили под кожу, словно растворяясь в теле.
