Лукас закончил молиться, а Март вспомнил все, что случилось. И от стыда зажмурился:
— Что ж я сделал-то?!
— То, что должен был, — отозвался командир, поднимаясь с колен. Сел рядом с ним на койку. — Она тебя обманула потому, что жить хотела, а не потому, что преступница.
— Кто она?
— Не знаю. Ребенок.
— Лукас, она очень… о-ох…
Март попытался сесть, и снова зажмурился, пережидая приступ головокружения. Лукас придержал его за плечи:
— Не так резко. Она тебя сильно приложила.
— Десять дней под контролем, — Март приоткрыл один глаз. Вроде полегчало. — А я думал, что все про телепатов знаю. Она ненормально сильная, будто ее стероидами накачали. Какими-нибудь… не знаю. Пси-стероиды бывают?
— Очень сильная, — повторил Лукас.
И Март вспомнил, будто снова увидел, ту, последнюю перед провалом в сон картинку: две нечеловеческие силы, готовые столкнуться в узком коридоре «Танриверди».
Лукас мог задержать ее. Но не стал.
— На Сосфене ее ждали люди и корабль, — командир вернул к реальности. — Анна — не простая мирянка, Март, но это не имеет значения. Простая или нет, она все равно мирянка, и все равно ребенок. И она действительно не совершила никаких преступлений, если не считать пси-воздействия на рыцаря Десницы. Думаю, это ты ей простишь?
— А я думаю, что эти аргументы не убедят трибунал.
В ответ лишь улыбка.
Лукас прав. Снова. И плевать ему на трибунал. Если долг расходится с государственными интересами, значит надо идти против государственных интересов. В этом и есть отличие священников от аристократов.
Церковь — совесть Империи.
Но вспомнят ли об этом, когда будут решать их судьбу?
Глава 3
Слова обесценивать просто — платя по счету,
Признаний нелепых писать на песке слова.
Признайся, мой ангел, ты делал свою работу,
Признайся, мой ангел, ведь в долг нелегко давать.
Эмоций и чувств выразительность — сладкий берег! —
Богов и предателей, ярости, правды, лжи.
Признайся, мой ангел, ты тоже когда-то верил,
Что Бог в этом мире и правда когда-то жил!
Но — все что осталось — стремиться упрямо к цели,
Вперед прорываясь, бороться с самим собой.
Запомни, мой ангел, твой бог нам откроет двери,
Являя бесценный подарок — свою любовь.
Alyssa Lwuisse
Жизнь продолжалась. Шла своим чередом. Дел стало еще больше, свободного времени и так никогда не было. Теперь, когда Март улетел, не больно-то и нужно оно оказалось, это свободное время.
Казалось, загруженность делами позволит забыть и не думать. Ошибся. Казалось, не способен ни о ком скучать. Ошибся. И женщины теперь казались однозначно привлекательнее мужчин. Как будто, если с женщиной, то это не считается. Тоже ведь, ошибка.
Холодная война между баронами, начавшаяся с захватом цитадели Чедаша, все чаще прорывалась протуберанцами войны горячей. Тут и там. На разных планетах. И в пространстве. Разные сектора Роя тоже смотрели друг на друга криво. Но здесь боевых действий не вели. Здесь стоит начать стрельбу, и ничего живого не останется. Собрано-то кое-как, держится на обновляемых сварочных швах да божьей милости. Сотни тысяч населенных астероидов. Противоестественное образование.
Которое сам не заметишь, как полюбишь, если поживешь тут подольше.
С любовью, с ней всегда так. Думаешь: «любить его противоестественно» «любить его невозможно», и не замечаешь, как остается только «любить его».
А ему, похоже, не надо.
Война не война, а работа по расписанию. Если салон предоставляет услуги, значит он должен быть открыт в определенные часы, а хозяину, кроме агентов, являющихся под видом клиентуры, приходится принимать еще и настоящих клиентов. Самому приходится. Да. Невелика птица Андре Скорда, чтоб раздувать штат в своем, небольшом, в сущности, салончике. Не тот размах.
Когда в очередной раз зашипели, расходясь, створы шлюза, Андре с привычной досадой бросил взгляд на экран видеонаблюдения — так же привычно надевая маску радушия — и ненадолго выпал из реальности. На экране было трехмерное изображение Марта. Камеры у входа с ума сошли, или как?
Или это снова церцетарии влезли в систему и развлекаются?
Мелодично звякнул колокольчик…
Март?
…открылась внутренняя дверь.
Андре отмер и пошел навстречу. Что бы там ни было, кто бы там ни пришел, встречать все равно надо.
Он, конечно же, не думал, что это Март. Он не думал… потому что не могло такого быть. Все чусры и иччи вместе не притащили бы его сюда, этого рыцаря, потому что его жизнь вся в монастыре, вся — рядом с Лукасом, и… все-таки…
Это был…
— Март? — услышал себя Андре. — Как ты здесь оказался? Империя вторглась в Баронства и начала с «Идеальной хозяйки»?
— А ты не можешь не ехидничать, да?
— Март… — повторил Андре шепотом.
Это очень глупо, Андре дю Гарвей. И нелепо.
Он на секунду закрыл глаза. Пряча взгляд. Скрывая растерянность и радость, и вообще все. Потому что, и правда, глупо и нелепо. Чувствовать — так, радоваться — так. Так любить.
А когда его ударило о стену, втиснуло, ломая облицовочные панели, распиная, как на косом кресте, даже не удивился. Иначе и быть не могло. Зачем бы Март ни прилетел, нельзя было ожидать от этого ничего хорошего.
— Я поверить не могу, — голос был… женский. — Чем ты его-то обманул?
И вдруг — как будто выключили и снова включили — Марта нет. Есть улыбающаяся, подбоченившаяся блондинка. Миклашевская. Чедашевский приемыш. Лха свидетель, проще было поверить в Марта, чем в то, что эта женщина на свободе!
— Мразь ты, Скорда. Извращенец. Мне пятнадцать лет! Март вот думал, что я ребенок еще. — Она повела бровью, и левая кисть Андре дважды повернулась на сто восемьдесят градусов.
Он вскрикнул. Болью выстрелило от пальцев до плеча, будто разом расщепились все кости.
На такое даже аристократы не рассчитаны.
Интересно, как Лукас умудрялся терпеть боль молча? Спросить уже, пожалуй, не выйдет.
— Что ты… — голос осекся в хрип. — Что с Мартом?
— А тебе какое дело?
— Я. Спросил. Отвечай!
Она вздрогнула, подалась назад. Но тотчас опомнилась и улыбнулась еще шире:
— Сдохнешь от гордыни. Аристократ. Я вот думаю, мне самой тебя разобрать? Или отдать баронам?
