И все равно, он попытался.
Лукас вот не утруждал себя. А он попробовал.
Вотще.
Все, что было раньше, все прежние подвиги Лукаса, все свидетельства того, что он способен контролировать свою агрессивность и жить в страхе Божием — все это отец Тао расценивал как заслугу Джереми Бёрка. И, надо сказать, у этого утверждения было множество косвенных доказательств. Лукас ведь и сам вплоть до возвращения из Баронств был уверен, что это Джереми научил его быть человеком, и помогал оставаться в рамках, не вырываться за пределы дозволенного.
Да что там! Все в монастыре, кто помнил Лукаса пятнадцать лет назад, согласились бы с отцом Тао.
Так и было. Научил быть человеком. Как будто жизнь вдохнул в странного подростка, равнодушного ко всему, кроме Бога и Пространства. Сделал то, с чем не справились лучшие психологи и педагоги, то, что так и не получилось у самого отца Александра?
Как сумел?
Разумеется, импринтинг — первое, что приходит в голову. Запечатление невозможно без воздействия телепатов, но это верно только для обычных аристократов. Никто не может утверждать что бы то ни было, когда речь идет о таком поразительном создании, как бастард дома фон Нарбэ. И очень логично с этой позиции выглядит предложение провести запечатление снова. Ведь получается, что Лукас был под контролем, начиная с тринадцати лет. А едва лишившись хозяина, стал опасен. В первую очередь для себя самого.
Для его же блага, нужно снова взять его под контроль. Он аристократ, он создан, чтобы любить хозяина, и он нуждается в этой любви.
Где найти возражения?
Веди себя хорошо, мальчик…
Теперь ты уже не сможешь вести себя иначе.
* * *
Лукас не спорил. Не с чем спорить. Почти тридцать лет было на то, чтоб доказать, что не опасен для людей. Не смог доказать, значит, правы аристократы, а церковь ошиблась.
Поступить иначе все равно было нельзя. И ему нельзя. И им сейчас — тоже.
Собор оправдал его. Но оглашена была только часть вердикта. Даже в правилах церковной жизни самые важные пункты пишутся мелким шрифтом. И не читаются никем, кроме посвященных. Это правильно. Это помогает сохранять мир и стабильность.
Отец Тао хотел, чтобы он вел себя сейчас иначе, но Лукас не знал, как именно? Чего хочет глава церцетариев? Чтобы он спорил с двумя иерархами и собственным отцом? Да еще спорил о том, с чем смирился? Нет, так притворяться, наверное, даже Андре не смог бы, несмотря на соответствующую спецификацию.
— Мне нужно увидеть Марта, — сказал он, когда выслушал все, что ему хотели сообщить.
Оказалось, что нет, увидеть Марта нельзя. Никаких контактов ни с кем из братьев, до тех пор, пока он не вернется из научного центра «Ксиласкар». А уж тогда приказ нового хозяина запретит рассказывать о запечатлении и убережет от опасности случайно об этом проговориться. Позволит легко и безболезненно хранить секрет от всех, включая Марта.
Разве это не замечательно? И совесть не заест. Совестью его станет Великий Кардинал, а он, конечно же, не ест рыцарей-пилотов.
* * *
Корнелий Беляев, профессор, доктор технических наук, член Его Императорского Величества академии наук, заведующий лабораторией организации и ведения программ психологической помощи Его Императорского Величества научно-исследовательского медицинского центра «Ксиласкар», терпеть не мог своих пышных титулов. Он отзывался на уважительное «проф» со стороны младших сотрудников, дружеское «Корней» от равных, и нейтральное Беляев-амо от всех остальных. Остальных хватало. «Ксиласкар» постоянно получал государственные заказы, а это подразумевало постоянное общение с чиновниками и мирвоями, и даже аристократами.
С последними имели дело как раз сотрудники лаборатории Корления, на внутреннем арго «Ксиласкара» — корректоры». Сами они ничего, конечно, не корректировали, всего лишь составляли индивидуальные программы работы с детьми-аристократами. Но, что правда, то правда, программы предназначались для внесения изменений в психику. И работали в лаборатории преимущественно телепаты. А за теми, стараниями имперских идеологов, давно закрепилась недобрая слава мозговедов и мозгоедов. Здесь, в «Ксиласкаре», правда, к телепатам относились абсолютно так же, как ко всем остальным сотрудникам — ну, ученые, ну, талантливые, так здесь таких сотни, — однако то, что они общались иногда с живыми аристократами, все-таки, выделяло их на фоне прочих ксиласкаровцев. Считалось почему-то, что через «корректоров» можно добиться каких-нибудь поблажек у руководства. Да что там! С ними даже начхоз дружил.
И вот в этой-то мирной, дружеской, исполненной взаимной вежливости атмосфере лаборатории что-то такое… появилось. И осталось. Предчувствие событий, чего-то очень значительного, перемен, а возможно, даже, потрясений. Телепаты — мастера защищать и прятать мысли, эмоции, вообще душевные движения. Но телепаты Корнелия из года в год десятилетиями сотрудничали друг с другом, и их мысли, равно как и эмоции, и настроения, давно уже образовали этакое специфическое поле. Интереса ради они, в конце концов, даже параметры поля посчитали и написали коллективную монографию об особенностях постоянного взаимодействия телепатов. Для внутреннего пользования, конечно же. «Ксиласкар», вообще, не был хоть сколько-то известным научным центром. «Ксиласкар», он для другого.
Как бы там ни было, ощущение появилось, и к нему следовало прислушаться. «Корректоры» уловили нечто, носящееся в воздухе всего центра, а в лаборатории это нечто просто стало наиболее ощутимым и поддающимся анализу. Анализ показал, что с похожим настроением в центре ждали когда-то визита Великого Кардинала. В «Ксиласкар» направлялся очень высокий гость, возможно, вновь Его Высокопреосвященство, и вот-вот должна была начаться подготовка к встрече.
Ничего особо интересного. Корнелий посоветовал своим телепатам уже сейчас взяться за отчеты о достижениях, потому что руководство ведь затребует — со всех лабораторий захотят чего-нибудь, чем можно похвастаться — и собирался выкинуть предстоящий визит из головы. Вот состоится очередное заседание Ученого Совета, там новость объявят вслух, скажут, кто летит, объяснят цели и задачи, и можно будет приступать к выполнению. Лишь бы работе не мешало. А зачем Великому Кардиналу мешать работе «Ксиласкара»?
Тут-то лично от Бориса Ибрагимова, директора центра, и пришел приказ, встряхнувший всю лабораторию: пересчитать программу импринтинга Дома фон Нарбэ и сделать ее пригодной для взрослого аристократа.
В Доме фон Нарбэ хватало взрослых аристократов. У них там уже пятнадцать лет не рождалось детей, а вот взрослых было предостаточно. И все, естественно, прошли импринтинг еще в детс…
Нет! Не все.
Но ведь не может такого быть…
А «Ксиласкар» готовился встречать гостя, но готовился как-то очень аккуратно, осторожно, не привлекая внимания. Слухи расползались неохотно, почти через силу. Кто прибудет — неясно, ясно лишь, что большая шишка. На Ученом Совете так ничего и не прояснилось, вяло помусолили рутину, с тем и разошлись.
