– Голова!
И не понять, то ли издевался, то ли и вправду хвалил.
Артур... ему оценить такое просто не дано. Он силой берет. Даже там, где стоило бы подумать. Где уж братцу в тонкостях заклинательных кружев разбираться? Впрочем, положа руку на сердце, в большинстве случаев силовое решение оказывается самым верным.
Альберт осторожно коснулся сознания брата.
Хм, сейчас Артур о силе и не помышлял. Спокойно и расчетливо, словно в шахматы играли, старший и Варг выстраивали для Ирмы красивую и безукоризненно честную композицию под названием «Это моя добыча».
Причем Арчи еще раздумывал, переносить ли действо на глаза благодарных зрителей или все-таки довести ситуацию до логического завершения в обществе одной лишь Ирмы. Первый вариант нравился ему зрелищностью. Но самолюбие кололо. Хоть и не считает интуитов за людей, а поди ж ты, не хочет публично в поражении расписываться.
«Свинья ты все-таки, братец».
«Знаю, – рассеянно ответил Артур, – но зачем девочку обижать?»
Завтра. Завтра. И не хотелось, чтобы вечер заканчивался. Пушистые волосы Ветки щекотали лицо. А с утра в дорогу. И, наверное, снова придется драться. Ведь думал, что осточертела такая жизнь, а оказывается, только так и живешь. А между боями – оно и есть «между». Ни то ни се. Даже мыслей свежих в голову не приходит.
И тоскливым, тревожным звоном отозвалась гитара.
Ох, прав старший.
Не Флейтист Галеш, далеко ему до Флейтиста, но... в душу ведь смотрит.
«Только нету мне покоя! Что такое?»
Что за странный сон послали вы мне, Боги?
Будто мчится под серебряной луною
Белый всадник по серебряной дороге
Артур появился в дверях. Встал, прислонясь к косяку. Лицо его было мрачным.
Альберт прислушался к мыслям брата... Ага. Спокойствие и чуть-чуть самодовольства. Ну прямо кот, сожравший хозяйскую сметану. Не то чтобы стоило это трудов, приятно само осознание сделанной пакости.
А Галеш пел, и дробным звоном подков по камням бились струны под его пальцами:
Объясните мне, божественные судьи,
Почему мечу опять не спится в ножнах?
Для чего мне защищать чужие судьбы?
Это больше продолжаться так не может!
«А мы с тобой не можем без этого, – отчетливо и ясно подумал Артур, – не можем. И не хотим уже, наверное, а, братик?»
«Не говори глупостей!» – огрызнулся Альберт.
«Да, сэр!»
А Ветка вдруг подняла голову. Подошла к Артуру, осторожно взяла его за руку и заглянула, поднявшись на цыпочки, в спокойные синие глаза:
– Она... осталась с Варгом?
Старший молча кивнул.
«... Рыцари сии ведут двоякую битву – то против врагов плоти и крови, то против духа зла на небесах. И то, что они сопротивляются силою своих тел врагам телесным, неудивительно, ибо это не редкость. Но когда они ведут войну духовными силами против пороков и демонов, это не только чудесно, но достойно всяческих похвал, расточаемых монахам...»
Сэр Герман искренне надеялся, что святой Бернар Клервосский не будет в обиде за использование его текста без копирайта. А клирики ордена Храма рады были стараться, вдохновенно рассказывая пастве:
«Рыцарь, который защищает свою душу доспехами веры, подобно тому, как облекает свое тело в кольчугу, и впрямь есть рыцарь без страха и упрека. Вдвойне вооруженный, он не боится ни демонов, ни людей».
Дождались. Наконец-то! Теперь можно. Теперь даже жители столицы, послушные пастырям овечки, внимали пламенным словам святого, затаив дыхание.
Внимали.
Верили.
А куда бы они делись – что жители, что сами пастыри – если даже Его Высокопреосвященство признал: да, чудо. Настоящее, неподдельное чудо было явлено Господом в день святого Мартина Пламенеющего, года сто тридцать третьего от Дня Гнева.
Спасибо, Арчи!
А ушлый Цыбань уже сторговал кому-то за сто больших львов перо, выпавшее из крыла Миротворца.
Какого крыла? Как, уважаемый, вы разве не видели?! Золотые крылья, огненные, и пламенный меч в деснице...
Топор? Ах, ну да, у Миротворца топор. А меч у ангела. Известно же, что при Миротворце всегда ангел обретается. С мечом. А с чем же еще ему быть? Это ж рыцарский ангел, не епископский.
Ох и кривило же Его Высокопреосвященство…
Победа. Первая настоящая победа ордена Храма за, страшно вспомнить, восемьдесят лет. Не вымогательство, не шантаж, не кулаком по столу: «Да что ж вы творите, безумцы? Ведь, лишая нас прав, себя оставляете без защиты!...»
Победа. Приговор святейшего трибунала от сто тридцать третьего года, признанный ошибочным в году сто пятидесятом, сгорает сейчас в торжественном:
«И не боится умереть или жить тот, для кого жизнь есть Христос, а смерть – вознаграждение. И с неустрашимой душой разит он врагов, с уверенностью, что ничто не может лишить его милости Божией».
Сгорает. Корчится на огне.
В пепел!
Вы говорите: пастыри – святые? Пастыри изгоняют чудищ не мечом, но словом? На пастырях нет крови?
Крови нет, но послушайте, послушайте, горожане, что говорят люди из иных земель, из земель дальних, люди, которые выращивают хлеб, что вы едите; хлопок и лен, в которые вы одеваетесь; люди из речных долин Добротицы, откуда привозят в столицу лучших скакунов; из Средеца, где делают лучшее вино; люди из Тырновской земли, из Аграма, из Дуга-Ресы, которой нет больше... люди, люди, люди. Много людей в Единой Земле. Больше, чем в Шопроне. Больше, чем в Букуреше или Сегеде. Пастыри защитили север – спасибо им за это, – но на юге, и на востоке, и на западе стократ свирепее бесчинствуют твари. И где, как не у рыцарей Храма, искать защиты? Пастыри изгоняют, храмовники – уничтожают, так было от века, и так будет. Славны рыцари, и отвага их свята, и с ними Господь.
...«Со мной мое имя, моя душа и Господь... мой Господь».
Уже не тает в яркой синеве взгляда ледок сомнения. Намерз, да и остался прозрачной корочкой. «Ты скажешь: «Это от дьявола?»
А ты скажешь, Артур?
Не у кого спросить. Уехал первый рыцарь, умчался на тулпаре своем, брата названого с собой забрал. Страшно в столице Миротворцу, страшно здесь ангелу его прирученному, и уж лучше чудовища, нечисть, да хоть бы и демон с Триглава, лучше они, чем Его Высокопреосвященство, чем пастыри босоногие.
Кто же прав? Что скажешь ты, святой Невилл Наставник? Кому, как не тебе, различать, где истинные чудеса, а где ложь, дьявольское наущение? Ведь ты и сам... во спасение... и хорошо, что не знает никто той магии, что в тебе от рождения живет. Не человеческая это магия. Так ведь и ты, святой Невилл, не человек.
