Наверное, это было плохо, но главное, что беспокоило Орнольфа сейчас, это то, что Хельг ушел один. Где это видано, чтобы не мог рассчитывать на помощь друга тот, чьей семье угрожает опасность? Нигде не видано – только здесь, на земле Альгирдаса, два Гвинн Брэйрэ встретились и разошлись, как ни в чем не бывало. Один – спасать жену и сына. Второй – тупо сидеть, ожидая, вернется ли тот живым… м-да… ожидая, вернется ли. Следовало пойти вместе с Хельгом, по совести, по зову сердца – да, следовало. Но вот долг не позволял. Потому что задуманное Пауком наверняка включало в себя убийство людей упырем, и Орнольф, Бронзовый Молот Данов, не мог принять в этом участие. Гвинн Брэйрэ защищают людей от нечисти, а не дерутся с ней плечом к плечу.
Нахмурив брови, Орнольф постарался объяснить себе все это как можно доходчивей. Вроде бы, получилось. И, кстати, о мертвяках: тех, что в изобилии валялись на полу усыпальницы, следовало сжечь. Потому что через несколько дней, или… – Орнольф попинал ногами изуродованные тела, похмыкал уважительно, – через несколько лун, они поднимутся, слабые и очень голодные. Раз уж представилась оказия, надо вычистить это гнездо.
Он обошел упокоище, внимательно глядя под ноги, искал недобитков, тех, кто может попытаться вскочить и убежать из пламени. Поддел ногой остатки золотой гривны. Красивой такой… Подобрал украшение и застыл, раздувая ноздри. А потом вдруг зарычал, саданув кулаком по окаменевшему столбу свода. Золотая гривна, залитая кровью, волшебной кровью Гвинн Брэйрэ. Золотой ошейник! Боги, или вы ослепили Орнольфа Гуннарсона, или помутился его разум? Что за беда стряслась с Хельгом? Как позволил он заковать себя в золотые цепи? Почему не позвал на помощь? Как оказался в гнезде навьев, нагой и безоружный, истекающий кровью?! Ты же видел все это золото на нем, Орнольф, видел кровь и даже не спросил, что случилось! Через что прошел Эйни? Ты не спросил, нужна ли ему помощь…
И что он делает сейчас с теми, кто обрек его на смерть?
Альгирдас издалека увидел зарево пожара. Он спешил, бежал в темноте по знакомому как родной дом густому лесу, но, увидев отсветы огня на кронах, крикнул:
– Этейул!
И взлетел над деревьями, быстрее сокола помчавшись к полыхающему терему.
Горело все. Уже обрушилась кровля, и никого живого не могло остаться внутри, но Паук, на ходу плетя узор защиты от огня, ворвался в дом, расшвыривая падающие сверху горящие балки. Он искал и до холода в сердце боялся найти, и все-таки нашел… то, что осталось от отца. Оржелиса оставили сгореть живьем – связали и бросили прямо в его покоях, – и Альгирдас не смог бы уже опознать тело, если бы не кровь – своя, волшебная, – которой осталось совсем немного.
Черное, скрюченное, изуродованное огнем… нечто. Ничто. Было его отцом.
Оржелис получил огненное погребение, пусть и не то, какого заслуживал. И он был смелым человеком и мудрым правителем… может быть, боги простят ему предательство. Как простил сын.
А Дигр сошел с ума. Совсем. Окончательно. Только безумец может открыть курган с навьями и этой же ночью покинуть надежные стены, предать огню дом, который защищал его, и сбежать.
Куда? Где Эльне? И Наривилас…
Хвала богам, Дигр не бросил их здесь.
Найти следы Пса было не трудно – дан и два десятка его дружинников оставляли за собой почти просеку. Альгирдас летел низко над землей, уворачиваясь от веток, задыхаясь от запаха крови. Он знал, чья это кровь, и когда он нашел Эльне, гнев его стал сильнее скорби. И сердце перестало биться, как и положено мертвому сердцу.
Что сделали с ней? С его женой, его лесной ланью, ясноглазой и веселой, его маленькой, любимой Эльне… Зачем?!
– Каор!
Вспышка пламени, ветвистая молния из раскинутых рук… и легкий белесый пепел на месте истерзанного тела.
Небеса вздрогнули, роняя на землю звезды: гроза среди ясного неба, страшный рокот грома отдается дрожью под ногами. Как же так? Одна ночь отменила всю жизнь. Все, что было – ушло, а это значит – не было, и не будет уже никогда. Что осталось от Альгирдаса-Паука? Такой же прах.
На отряд Дигра он рухнул с неба. Встал перед данами, мертвый перед живыми, без интереса наблюдая, как меняется лицо его безумного палача.
– Где Наривилас?
Надо отдать должное Псу, он не растерялся. Перед ним был враг, безоружный и одинокий, беззащитный, а значит смертельно опасный, но дан бесстрашно приказал своим бойцам:
– Убить его!
И двинул вперед коня, чтобы грудью его смести врага с дороги. Свистнул меч, как по волшебству появившись в руке.
По волшебству… Паук Гвинн Брэйрэ поймал нити неоконченного заклятия и раньше, чем конские копыта оторвались от земли, заплел свою сеть. Дигр забился в вязи собственных чар. Глаза Альгирдаса жадно обшарили его отряд – амулеты, обереги, талисманы, руны на оружии – все пошло в ход, и чародейский невод упал на людей – красивая, радужная паутина.
Вот только увидеть ее они не могли.
– Где Наривилас? – повторил Паук, уже зная, что первенца его нет в отряде, и новый мучительный страх сжал горло, мешая говорить. – Отдай мне сына, Пес!
Вскрикнул и свалился с седла один из воинов. Кровь фонтаном брызнула на деревья, на лошадей и людей. Сейчас Альгирдасу не нужны были слова, чтобы ворожить.
– Где…
– Перестань! – заорал Дигр, глядя, как с ближайшего к нему воина чулком сползает кожа. – Не надо, Паук! Твой сын… мы взяли его, увезли. Я хотел, чтобы он жил у меня…
– Где он?! – рявкнул Альгирдас, сдирая ногти с обеих рук Дигра.
– Его унес волк! Волк – огромный, белый. С глазами… Я клянусь тебе, Паук, это правда! Он прыгнул из кустов, уронил воина вместе с конем и унес мальчика.
Волк… Белый. Это второй облик Сенаса. Глаза у него светятся – это верно. И Дигр не врет, не может он сейчас врать. Сенасу мало оказалось убить Паука. Древнее чудище, он решил извести род врага под корень.
– Половину из вас заживо сожрут могильные черви, – глядя под ноги, пробормотал Альгирдас. Он говорил тихо, но его услышали все, кто был жив, – решайте сами, кого именно. Другая половина станет добычей навьев. Это очень плохая смерть. А ты, – он вскинул голову, снизу-вверх глядя в искривленное болью лицо Дигра, – любишь мужчин, Пес, и пусть будет по-твоему. Отныне мужчины будут любить тебя. Много. Больше, чем ты можешь пережить. Но ты переживешь, – он понемногу ослаблял стягивающие людей петли, забирал себе их силы, черпал заодно из леса вокруг, из притихшего зверья, из затянувшегося тучами неба, из всей земли – своей по праву крови и по праву любви. Даже к слепому богу протянул требовательную руку, и тот щедро отдавал своему избраннику горькую и чистую силу божества, – ты переживешь, – повторил Альгирдас. – И каждый год будешь ты рожать змей. Из шкур, которые они сбросят, ты сошьешь мне плащ и только тогда освободишься, когда закончишь эту работу. Но избави тебя боги, Жирный Пес, убить хоть одного из своих детей. Да будет так!
