Когда он это говорил, то даже лицо многозначительное не делал, потому что и так понятно было, о ком идет речь.
Весь долгий месяц, пока шла их с Сенасом затянувшаяся игра, Альгирдас с некоторым трепетом ожидал момента, когда слова рыжего снова станут справедливы. Но этот момент все никак не приходил.
Шестеро гнались за ним, как гончие по следу. Надо сказать, что и след Паук старался оставить ясный и четкий. Правда, не настолько, чтобы насторожить Сенаса. Упырь недооценивал врага. Альгирдас надеялся, что он, в свою очередь, здраво оценивает его возможности. И свои собственные.
Паук не был чародеем. Сенас им был, но не мог ворожить открыто.
Паук был ослаблен и не имел возможности восстановить силы. Сенас сил не терял, но ему хотя бы иногда нужна была пища.
Паук убегал и не всегда знал, где его преследователи. Сенас мог установить его местонахождение в любой момент, но боялся лишний раз прибегать к услугам Дамы.
Что ж, почти на равных.
Почти, потому что на стороне Альгирдаса были охотники и паутина. Именно он был Пауком, а Сенас, тот просто научился плести самые простенькие узоры.
Хотя, возможно, во время двух недавних встреч он лишь притворялся неумехой. Но зачем бы? И в первом и во втором случае умей он управляться с паутиной как Альгирдас, их встречи могли закончиться для Паука плачевно.
Всю дорогу до замка в Карпатах Альгирдаса сопровождали рабы, и множество духов толклось вокруг, любопытствуя, напрашиваясь в помощники, иногда злорадствуя. Врагов-то хватало. И почему бы им было не злорадствовать, если Паук изображал испуганную жертву, опасаясь лишний раз показаться на свет, а по пятам за ним гнался самый древний из его недругов? Правда, Сенаса духи тоже недолюбливали. Заточенный когда-то в плоть, он стал среди них парией. Но в целом они были не против, если пария отгрызет голову гордецу Гвинн Брэйрэ. На результаты охоты делали ставки. И Альгирдаса несказанно радовало, что пари заключались лишь по поводу: поймает или не поймает Сенас Паука. О том, чтобы Паук поймал Сенаса, не шло и речи.
И все же момент, когда слова Орнольфа оказались справедливы, настал. Да, он как всегда не ошибся, наставник Касур. Некоторые самоуверенные дураки настолько много мнят о себе… Слишком много для того, чтобы вытаскивать их из неприятностей.
Сенас добрался до замка раньше, чем прибыл туда Паук. Единый в четырех лицах, он успел первым. И перекрыл все входы в замок.
День клонился к вечеру. Дул сильный ветер с севера. Рабы, изо всех сил изображавшие крайнюю спешку, подгоняли повозку с растреклятым ящиком. Альгирдас, отведя глаза возможным наблюдателям, кутался в меха. Сидя рядом с кучером, он терпел немилосердную тряску, уткнувшись носом в воротник. Сегодня он мерз. Это случалось и раньше, – даже такие твари как Паук могут иногда чувствовать холод. Ему хотелось крови. Крови Орнольфа, но если не ее, то хотя бы крови какого-нибудь жреца. Священника. А в округе, конечно же, не было ни единого храма. И до монастыря он сможет добраться только тогда, когда покончит с Сенасом.
Кстати, тот что, совсем спятил, подобравшись так близко? Хочет столкнуться с Пауком на закате?
Эй, Паук, дружище, а ты сам не боишься столкнуться на закате со смертными?
Холод становился невыносимым. Хоть бы снег пошел, право слово! Ну почему он не чародей?! Сейчас вызвал бы снежную бурю и как-нибудь переждал закат, а уж ночью нашел способ пробраться в замок.
Но амсэйр, высокие духи погоды, придерживали своих подданных, не решаясь без дозволения Змея ни помогать Пауку, ни мешать ему. И ветер сдул к югу остатки туч. Алое солнце – пронзительное и яркое, очень красивое солнце – повисло на синем небе.
Вечер…
Альгирдас раскинул паутину, разыскивая своих преследователей. Ага, вот они все. Дама и Ученый на утесе впереди, у самых стен замка. С юга приближаются Пастух и Лекарь. А с севера торопятся Жених с Адвокатом. Ну и компания – для этих диких земель слишком большая честь принимать сразу столько титулованных и образованных персон.
– Стой! – крикнули сразу с двух сторон.
Солнце такое алое, такое великолепное солнце. Горячее, как кровь.
Паук… уймись! Не надо. Не…
Альгирдас приказал рабам остановить лошадей.
Он старался не вмешиваться. Все его силы уходили на то, чтобы не вмешиваться, оставаться невидимым. Не убивать. Самому. Пусть все сделают рабы. Убить четверых. Одного за другим. Пока не останется один. Последний. Сенас!
Я люблю такие игры,
Где надменны все и злы.
Чтоб врагами были тигры
И орлы!
Адвокат и Пастух пробивались сквозь его рабов, сверкали лезвия ножей, и, вцепившись руками в плечи, заставляя себя оставаться на месте, Альгирдас старался не засмеяться. Такие смелые, такие смертные. Кто первый, дети? Кто умрет первым?
Чтобы пел надменный голос:
«Гибель здесь, а там тюрьма!»
Чтобы ночь со мной боролась,
Ночь сама!
Адвокат стащил с повозки ящик с землей. О боги, кто мог подумать, что в этом теле столько сил и упорства?
Я несусь, – за мною пасти,
Я смеюсь, – в руках аркан…
Чтобы рвал меня на части
Ураган!
Голос где-то за гранью понимания, за границей жажды, безумного голода и неукротимой злости, тихий голос умолял, просил набросить на смертных паутину, остановить их, удержать, не позволять им совершить самоубийство. И Альгирдас почти послушался этого шепота, когда кровь, наконец, пролилась.
Снаружи еще происходило что-то… Адвокат сдирал крышку с ящика. Пастух выламывал ее со своей стороны. А из-под прижатого к боку локтя американца сочилось алым, набухало, пропитывая одежду, пахло сладко, страшно, головокружительно. Чужое солнце. Чужая жизнь. Чужая кровь. Которую нужно отнять.
Он же все равно умрет!
Чтобы все враги – герои!
Чтоб войной кончался пир!
Чтобы в мире было двое:
Я и мир!
[23]
И, не в силах справиться с голодом, Паук сбросил личину, представ перед людьми и нелюдями в облике кошмарной, разъяренной, изголодавшейся твари. Паутина сдавила Пастуха, вытягивая из него жизнь. И – есть, есть в мире справедливость, даже для Паука! – Сенас, пискнув, метнулся из умирающего тела. Он боялся показаться. До последнего оставался внутри. Знал, что когда все кончится, сумеет исцелить и исцелиться…
Не знал только, что такое Паук!
