Игра была. Славная игра. Пусть Жайсана, почтенная матушка владыки, и зажилась на свете, отравив жизнь не одному поколению наложниц халифа, молоденькому евнуху-чтецу она помогла.
Правитель Эннэма приметил скромного и разумного раба. Раба, которому покровительствовали Жайсана и лучший из телохранителей владыки.
Это само по себе заслуживало внимания. Халиф Барадский верного пса-нелюдя боялся, но любил.
Гордился тем, что сумел приручить столь жуткого зверя. В голову не приходило ему, что зверь и дрессировщик давно поменялись ролями. И сперва двигало халифом простое любопытство: что же за евнух такой, который и вечно недовольной Жайсане угодил, и грозному беловолосому убийце глянулся, и при дворе о пареньке – как же имя его? Ахмази, да, и при дворе о нем отзываются хорошо. Не сказать, что уважительно – раб все же. Однако с нотками пусть пренебрежительного, но все же признания – старательный, мол, мальчик. И вежливый. И место свое знает.
Халиф приблизил Ахмази поначалу просто от скуки. Потом уже понял, что привык во всех вопросах советоваться с разумным и почтительным скопцом. – Послушай, Секира, я поверить не могу! До сих пор поверить не могу. Халиф у меня – у меня! – советов спрашивает. И моим советам следует.
– А он знает, что это твои советы, а не его мысли мудрые?
– Нет, конечно.
– Так чему ты тогда удивляешься?
Но как же было не удивляться тому Ахмази? А сыграли они чисто. Красиво сыграли. Хотя Секира хмыкал и высказывался в том смысле, что игра еще и не начиналась.
Ахмази не понимал. Точнее, понимать-то понимал, но даже думать боялся о том, что прав его друг и защитник.
Разве не достаточно того, что уже сделано?
Разве мало поработал Эльрик, своим влиянием, своей репутацией, силой своей расчищая скопцу путь на вершину?
Разве мало поработал сам Ахмази, улещивая там, где не мог Эльрик напугать. Кланяясь там, где нелюдь не мог смести с дороги. Ища выходы в ситуациях, когда друг его могучий говорил: «На нас двоих только одна голова с мозгами. И она не моя».
Марджа и Маридж! Да даже слова эти: «на нас двоих» казались тогда Ахмази достаточной наградой за все старания – прошлые и будущие.
Будущие.
Остановиться хотелось, но что-то в душе требовало:
– Вперед!
И сомневаться он научился вскоре после приближения к халифу.
Повод для сомнений появился сам по себе, на охоте, куда владыка взял любимого раба и, разумеется, в числе других, любимого бойца.
Ахмази не слишком понял, что произошло и откуда взялись те два льва, злые, как ифриты, которых окатили водой, и страшные, как джинны, вырвавшиеся из заточения.
Впрочем, ясно было, что появление зверей все-таки случайность, а не преднамеренный проступок загонщиков. Страстным охотником был владыка. И храбрым. Но ума небольшого. Кто же с большого-то ума полезет в логово звериное, чтобы детеныша достать?
А ведь Секира пытался владыку от неразумного риска отговорить. Лучше б и не пытался. Недолгий у них разговор вышел. И неприятный. Ахмази пожалел даже, что, вопреки обыкновению, не остался с теми из охотников, у кого кони похуже, а гнал безжалостно кобылку свою, чтобы от владыки с Эльриком не отстать.
И то сказать, лошадь ему Эльрик сам же и выбирал. Немногим она Мардже уступала.
Мало он услышал тогда. Но больше, чем ему хотелось.
Когда халиф голос повысил:
– Я сам львенка достану!
Секира только головой покачал. Сказал что-то, по-прежнему тихо. И решил – привык, видно, – что сказанного достаточно. Спешился да пошел к логову. А владыка аж покраснел от гнева. Криком зашелся:
– Ты разум потерял, ничтожный, в дерзости своей! Господину указывать смеешь?! Сегодня же, сейчас же плетей получишь! Чтоб вспомнил место подобающее!
Лицо Секиры под маской белым стало. На какое-то мгновение страшное показалось Ахмази, что нелюдь просто возьмет и убьет халифа. Вот прямо сейчас убьет. Но только плечами воин пожал. Отвернулся молча.
А вот когда полез владыка в заросли, откуда плач детеныша слышно было, тут-то львы и явились.
– Почему? – спрашивал потом евнух, сам для себя ответа не найдя. – Почему ты не дал его убить? Ведь даже не узнал бы никто. Ведь в голову же никому не пришло бы, что может один человек с двумя такими зверями справиться.
Эльрик отмалчивался. Крутил на пальце браслет драгоценный, халифом подаренный в благодарность за жизнь спасенную. Не умел владыка вину свою признавать, но чувствовать себя виноватым все-таки умел.
– Он же с тобой, как с рабом последним, говорить посмел. – Ахмази с ненавистью взглянул на браслет. – И наградил – как псу кость бросил. Зачем ты его спас?
– Работа у меня такая, – ответил наконец Секира. – Ты пойми, он же платит мне за это. За то, чтобы я его охранял. А договор нарушать нельзя – это дело чести.
– А я? – ошеломленно выдохнул парень. – А меня ты тоже… как этих? Потому что дело чести?
– Что, созрел наконец-то? – без всякого удивления поинтересовался Эльрик. – Давно пора. И скольким еще, скажи на милость, ты веришь, как мне?
– Никому. – Горько было ужасно. Но хватило сил и мужества горечь за сухостью скрыть. За тоном ледяным. – Я тебе только верил.
– Это плохо.
– Это хорошо!
– Да я не о том, что ты не веришь. Я о том, что нет вокруг тебя людей, которые веры заслуживают. Искать надо, Ахмази. Тебе самому искать.
– Зачем теперь?
– Ты что, передумал халифа менять на более покладистого?
– Я? Я никогда и…
– И в мыслях не держал? Ну-ну.
– Я опять ничего не понимаю.
– А пора бы. Большой уже. Ахмази, между львами и халифом я делаю выбор в пользу халифа.
– Договор?
– Да. Но между халифом и тобой я выбрал тебя.
– А как же честь?
– В этом нет бесчестья. Но, чтобы понять это, тебе нужно стать бессмертным.
– Ты предашь своего господина?
– У меня нет господина. – Эльрик пожал плечами. – С точки зрения людей – это предательство. А с моей – предательством было бы пойти против тебя. Объяснить это трудно, да и не собираюсь я объяснять.
– Это ты служил халифу Баруху? – брякнул Ахмази неожиданно для себя самого.
– Я. – Нелюдь зашвырнул браслет в угол. – Где вычитал?
– В старом-старом свитке. Его уже мыши погрызли, так я подумал, что он ненужный, наверное, и сжег.
– Молодец.
– Значит, ты называешься шефанго. Скажи, только честно, а Баруха ты защищал бы от меня?
– Странный ты человек, Ахмази, – устало проговорил Секира. – То взрослый совсем. То вопросы задаешь, как дите малое: «А кто сильнее, джинн или ифрит?»
