— Надо ведь немедленно ему помешать! Вы же можете многое!
— Мы только люди, да еще такие непрактичные.
— Чем мы можем помочь им через стихию памяти? Она всего лишь память. А здесь требуется решительное вмешательство.
— Ну хотя бы узнать, кто он, как выглядит, чтобы Марк знал в лицо; где живет?
— Не можем мы. Я наблюдаю за ним в мире памяти. Но если не видел чего-то в реальности воочию, в мире памяти оно — только образ, весьма абстрактный, как это бывает с предсказаниями во сне, понимаешь? Так что как он выглядит — неизвестно. Извини, этого знать мы не можем. Потому я и называю мир памяти стихией, что образы в ней сильно зависят от того, кто на них смотрит. Смотрю я там на этого темного двойника — и вижу невыразимо тошнотворного монстра, совершенно ничем не похожего на человека. Кроме того, мне иногда кажется, он чувствует мое присутствие и нарочно подсовывает мне маски… А в мире-то он вполне человек.
— В стихии памяти он окутывает себя иллюзиями, так что попробуй его там ухвати.
— Я хочу что-то сделать, ведь как-то же можно помочь! — восклицает Данила.
— Правильно, — одобряет Григорий. — Вот когда научишься, вырастешь, тогда и поймешь, как и чем ты в силах помочь.
— А я успею?
— В каком смысле?
— В смысле времени. Учиться, наверное, долго, а там обстоятельства — темный двойник вот-вот разыщет Марка.
— Эх-ма, молодо-зелено. Захочешь — успеешь.
— Ты пойми, Голубцов, разные вселенные — разные времена! — воззвал к разуму Данилы Пим Пимский.
— Подождите, как же связаны времена вселенных?
— Есть общее время, мы, двойники, разбросанные по вселенным, создаем его из моментов нашего общения. Пока никто из двойников Мастера Ри не вступает с ним в контакт, время в его мире относительно других миров-вселенных и нашего мира-звезды замерло. Поэтому мы видим его там, где его последний раз видел Мастер, — на берегу озера у подножия черных скал Железного Грона.
— Приближаются твои учителя, Данила. А нам пора. До встречи, друг.
Оба двойника исчезают. А Данила обнаруживает себя в прекрасном напоенном солнцем саду…
Глава третья
Раннее утро. В квартире Марка Самохвалова, точнее, в квартире его родителей, звонит телефон. Сонный Марк, чертыхаясь, вываливается в коридор и хватает трубку:
— На проводе, блин!
В трубке задыхающийся голос Кирилла:
— Я узнал его! Это он, Железный Грон, это он, я узнал…
— Мастер, ты… Я б тебя послал, да боюсь, папа с мамой проснутся.
— Я подхожу, в белом городе, а смотрю — это он.
— Да кто он?!
— Грон, он — твой Григорий. Я узнал его!
— Что за чушь собачья. Кирьян, ты перегрелся. Я же учил тебя — не путай себя с двойником.
— Да при чем тут это? Я сейчас к тебе приеду.
— Ага, приедешь? — Марк растерянно чешет затылок — этот точно приедет. — Ладно, только в дверь не звони, она будет открыта.
На том конце провода — голос супруги Кирилла: «Ехать? В такую рань?..» Белозёров дает отбой.
— Да, дела, — нарочито важно сообщает себе Марк, картинно разводит руками и возвращается в комнату — снова на диван. Но вспоминает, возвращается в коридор, отпирает дверные замки, откидывает цепочки, в который раз нехорошо поминая за эти цепочки и замки мнительных «предков».
Час или около того спустя Марк Самохвалов просыпается, услышав деликатное покашливание из коридора.
— Сюда, Мастер, — негромко кличет он.
Садится на диване и пытается стряхнуть с себя недосып — тщетно. Тем временем в комнату вплывает Кирилл. Он бледен, умоляюще смотрит на Марка, впрочем, в густых сумерках выражения лица толком не разобрать.
— Включи лампу настольную, — отдает команду Марк.
Тот неуклюже шурудит по столу, и Марк решается на активные действия:
— Стой, я сам включу.
Вспыхивает свет. Марк недовольно щурится, а Кирилл озирается — все стены в спальне— кабинете увешаны картинами художников местного городского вернисажа. Впрочем, Кирилл не воспринимает сейчас живописи, абсолютно. Понаблюдав за ним, Марк сообщает:
— Это мне батя навешал. Собирает коллекцию сыну. А настоящее в зале держит, да в нычках позаныкивал. Давай садись и рассказывай по порядку.
Кирилл сбивчиво изъясняет о роковой битве, мече, черных призраках, механоидах. Марк морщится, но слушает внимательно.
— …и вот белые ворота — настежь, я вхожу, а там он, Грон, и уже меч тяну, а это Григорий! Железный Грон — он. Узнал, понимаешь, узнал.
— Тише ты. Разбушевался. Говори спокойнее. Кто узнал? Мастер Ри узнал?
— Да! То есть нет…
— Ты присядь. Как он выглядел?
Кирилл обнаруживает стул, разворачивет его от письменного стола к дивану, садится.
— Как выглядел? Ну, как? Как Григорий — худенький такой, в очках. Даже не скажешь, что Железный Грон.
Марк улыбается. Марк встает с дивана и снисходительно треплет Кирилла по плечу:
— Эх ты, идиот. Григорий отродясь очков не нашивал. Он белобрысый — а тот?
— Э-э… Ну, как ты.
— Значит, русый. Кроме того, Григорий — мастер джиу-джитсу. В весовой категории семьдесят пять кило. Значит, никак не выходит ему быть худеньким при его росте.
— Ты уверен?
— Кто как не я?
— Ты точно уверен?
— Я могу и обидеться. Моментально.
Кирилл переводит дух:
— Как гора с плеч…
— Долой. Продолжим. Итак, кто решил, что Грон — Григорий? Катанабуси?
— Да нет, откуда ему. Он же про меня не знает. Постой… Вспомнил. Точно, Марк, это не я подумал.
Марк безобразно, шепеляво присвистывает.
— Ну, ты формулируй, а я пока чай соображу, — и уже себе под нос: — Совсем запутал, пора резкость наводить.
Но Кирилл не желает собираться с мыслями и через пару минут обеспокоенным призраком возникает на кухне.
— Марк, это была чья-то мысль. Откуда-то пришла.
— Насколько я знаю, Мастер Ри чужие мысли не читает — стало быть, Железный Грон подпустить не мог.
— Да кто-то третий! Третий там был. Потому что я сейчас очень точно вспомнил, мысль была — «это знакомый», не Григорий, понимаешь, даже не мысль — образ. А через мгновение уже меня самого прошибло — да это Григорий, больше некому. Тут я от страха проснулся.
Здесь следует упомянуть — ко времени описываемой беседы Марк уже целую неделю напрямую, без посредства сна, общался с дюком Глебуардусом. И уже видел те картины из мира Данилы Голубцова, что разворачивались перед внутренним взором дюка. Описание Грона кого— то напоминало. Не Никиту ли Зонова? Ну, уж этот-то здесь ни при чем. Однако любопытно. Тимофей Горкин при чем? Не понятно.
