— Случай… Меня пригласили в институт на встречу сегодня.
— Кто?
— Профессор Тыщенко, я уже упоминал его.
— Проехали. Ну и что там? Про бесовщину я уже слышала.
— Там? Госбезопасность, территория обнесена забором, в институт не пускают…
— Мимо. Еще что?
— А крыши, верхнего этажа почти что и нет, колдовство какое-то, наваждение.
— Ну а главный там кто?
— Главный?
— Ну да, святой отец, вы сказали «наваждение». Так кто главный наводчик? Кто за всё это отвечает? Ведь надо же кому-то отвечать, если и органы задействованы?
— Некий Алферий Харрон…
— Кто?
— Харрон.
— Жуткое имя. Ничего в нем нет.
— Это фамилия.
— Не важно.
В дверь позвонили. Александра Петровна напряглась, замерла. Позвонили еще. Звонок был какой-то неуверенный, это отметил даже о. Максимиан.
Она подхватилась — и уже в прихожей. Мужской бодрящийся голос:
— Добрый вечер, любезная Александра Петровна. А что, Данилы Борисовича нет дома?
— А тебе зачем?
— Да ведь вчера договаривались в телескоп глядеть. Небо чистое, вот я и подумал…
— Нет его. Уходи. Ступай.
— Да? Ну тогда я пойду…
Дверь захлопнулась. Александра Петровна снова была в гостиной, сидела на диване.
— Кто это был? — поинтересовался о. Максимиан.
— Сосед. Дурак. Ничтожество.
— Зачем вы так о человеке?
— Затем. У вас есть еще что ко мне? Голубцова разыскать можете, нет? Всё в гости ходите. В общем, так. Этот дурак здесь с Голубцовым вчера трепался. После него еще один пришел, сотрудник.
— Это вам Данила рассказывал?
— Нет, дурак этот, сосед. Подсматривал, кто к Голубцову ходит. Услышит звонок — и к двери, да, может, весь день у двери стоял. Говорит — странный субъект, курьер от института, что ли, оповещал… Странный. Я после него пришла. Он Голубцова всего как лимон выжал. Так что, святой отец, как бойца любовного фронта Голубцова вчера не было, наврала я вам всё. Так, хорохорился. Это всё я, должна же была как-то его расшевелить.
Александра Петровна замолчала. Нервно курила, выпуская дым через ноздри. Вдруг сказала:
— Шли бы вы, отец Максимиан. С вами ожидать — лучше повеситься. Вы какой-то напряженный. Идите.
За порогом квартиры отец Максимиан перекрестился и стал читать молитву.
Он не заметил, что дверь справа чуть приоткрыта и в зазор за ним наблюдают.
«Теперь куда?»
Он приехал на Смоленское кладбище, прошел к часовне, постучал в окно сторожки. Появился сторож, тихий старичок, бывший когда-то армейским полковником. Отец Максимиан попросил открыть часовню. И, оставшись один, долго молился.
Глава пятая
— Я возьму на КПП какой-нибудь катафалк, и к нему домой, — сказал Тать.
— Бери.
— С места позвоню.
— Звони.
Татион прибыл на квартиру Данилы. Двери не открывали. Но Тать знал — кто-то внутри есть. Медленно, как бы нехотя, провернулись замки, Татион толкнул дверь и вошел в квартиру.
— Что глядишь, красавица, гостей боишься?
Красавица сейчас выглядела страшнее любой уродины. Лицо цвета спелого миндаля или увядающего асфальта, рельефные морщины; жалкое, беспомощное лицо.
— Ну, веди, хозяйка, показывай, как тут живете. Ты говори, говори, нельзя молчать, а то задохнешься.
Тать уже знал, чуял, что Данилы здесь нет.
С видимым удовольствием зашел в спальню, стал посредине, под люстрой.
— Эй, как тебя, видала? Моя работа. Здорово, правда? Так как там тебя? Говори, милая.
Александра Петровна попыталась произнести свое имя-фамилиё:
— Ал… Ал… на… Пе… Пе…
— Не тужься, красавица, мне ты не нужна. Мне Голубцов нужен. Он сегодня был?
Она отрицательно мотнула головою.
— Не был Голубцов, — Тать вышел из спальни. — Что уставилась?
Александра Петровна вовсе не уставилась, просто не могла отвернуться. Вдруг она всхлипнула и стала медленно сползать по стене на пол. Завалилась набок, лицом вниз.
Тать пнул ее ногой.
— С бабами иметь дело — не дело. Скаламбурил, Татионыч, умеешь. Кто же тут был еще?
Тать повел носом.
— В гостиной, говорите?
В гостиной он перенюхал всё: стол, диван, кофейные чашки, тщательно обнюхал кресло у окна. А потом, не закрыв за собой дверей, вышел из квартиры.
На площадке опять принюхался, оборотился к двери справа, толкнул ее. Она распахнулась легко: была не заперта. В прихожей обнаружился Аполлинарий Матвеевич.
— Кто ты, человек? — тихо-тихо спросил Тать.
— Я? Я… Сосед… Аполлинарий Матвеевич.
— Сосед, говоришь?
— Да вот…
Тать втянул в себя воздух.
— Чем это у тебя пахнет? Ладаном?
— Есть немножко. Но я больше индийские курительные палочки предпочитаю. На рынке есть, вот я и прикупаю.
— Зачем?
— Э-э, для контакта, понимаете ли…
— Не понимаю.
— Инопланетяне к нам пожаловали, прилетели. Вот и ихняя летающая тарелка светится, сейчас она в стороне Марьинки…
— Продолжай.
Это оказалось издевательским приказом продолжать всяческие контакты и наблюдения за пришельцами. Татион не заинтересовался Аполлинарием Матвеевичем и не устроил тому допрос с пристрастием, — слишком ничтожным человечишкой счел, а зря. Потому ничего не узнал Тать о недавнем визите о. Максимиана. Аполлинарий Матвеевич же о. Максимиана вполне идентифицировал: не раз видал по телевизору. С этим «продолжай» Татион и удалился.
Аполлинарий Матвеевич, выждав для верности минуты три, бросился в Данилину квартиру. Сразу узрел Александру Петровну, навзничь лежащую в коридоре.
— Голубушка моя, что этот страшный человек сделал с вами?
Он пал на колени, приложил ухо к груди своей симпатии. Сперва не слышал ничего, хотел уже было расплакаться, но вот послышались далекие-далекие, нет, не удары, а как бы взмахи крыльев улетающей бабочки — она всё дальше, взмахи всё слабее, словно улетает в холодную страну, из лета в зиму.
— Не брошу, спасу, спасу тебя. Прочь отсюда, ко мне, голубушка, ко мне…
Причитая, Аполлинарий Матвеевич бережно перенес Александру Петровну из этой страшной квартиры к себе, уложил на свой знаменитый топчан и бросился звонить в скорую помощь…
